Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ)

Узкое тело скользнуло между густыми зарослями тополей по правую сторону от дороги, совсем близко янтарем блеснули глаза, клацнули зубы, раздался визг – и когтистая лапа с размаху ударила в борт колесницы.

Если бы я успел притормозить лошадей, весь удар без остатка пришелся бы по ногам Орфнея. Четверка поняла это хорошо – и впервые воспротивилась руке колесничего, продолжая стремиться вперед, хотя я натягивал вожжи.

Впереди с треском разверзлась земля. Один из притоков Флегетона змеей переполз дорогу, открыв трещину в десять шагов шириной.

Кони, мотая головой, рванулись было свернуть с тропы, но стигийская тварь – помесь дракона и льва – не отставала, лаской стелилась следом по притоптанным асфоделям, норовила достать…

Раздался скрежет, потом треск под днищем (значит, все-таки ось), колеса брызнули в стороны, укатились, блестя спицами, а колесница с силой ударилась о дорогу. И одновременно с ударом я подпрыгнул, шагая сквозь густой от злорадства воздух вверх и вперед, на переднюю кромку колесницы, и разом выхватывая из ножен на поясе кинжал.

Хорошо хоть – хитон короткий, а вот фарос в ногах путается.

Бронзовая капля мягко прильнула к ладони, миг я удерживал равновесие, а потом полоснул постромки и одновременно выбросил из кулака поводья.

Квадрига, махнув аспидными хвостами, с ржанием умчалась вперед, а колесница зашаталась и стала заваливаться на левый борт, скрежеща боками по камням.

Выбора не было: я шагнул на дорогу, заслоняясь колесницей от нетерпеливой алой пасти, лоснящейся лунно-желтой шкуры и янтарных глаз. Приток Флегетона был близко, от него тянуло жаром, но я встал на его краю, лишь немного оцарапав колени. Да еще порвал плащ. Второй за день.

Адамантовые когти проехали по борту упавшей колесницы, взметнулся драконий хвост – стигийский жилец махнул через груду бронзы, яростно дыхнув пламенем.

А от того, во что недавно была впряжена моя квадрига, ухмыльнулись две собачьи морды пониже острий на двузубом копье.

Двузубец валялся возле колесницы, такой же бесполезный, как она сама теперь: между ним и мной лежали пасть, янтарь глаз и адамант когтей, и огненное дыхание, и предвкушение мира – пропасть хуже Тартарской.

А меч я перестал носить дней пять назад, и в руке – короткий зуб кинжала.

Позади – приток Флегетона дразнится тысячью горячих языков: «Бе-бе-бе, Кронид, бежать-то некуда!»

И сведенная, сжатая в плотные складки ткань мира лежит так, что через нее не шагнешь, не уйдешь…

Посейдону придется немного подождать брата. Надеюсь, это стигийское отродье тут одно-единственное.

Если так – то они все же не рассчитали, что я на войне и не таких навидался.

Воздух хлынул в грудь в ровном вдохе, глаза сделались глазами Убийцы – ледяными и ничего не подсказывающими противнику, отчего противник сразу становится жертвой, сколько бы у него не было зубов, хвостов, когтей.

Тварь швырнула себя вперед без разбега, одним пружинистым, молниеносным движением. Мелькнули фанатично горящие глаза – отражение мира, не желающего чужака на трон. Когти почти коснулись лица, когда я нырнул влево и вниз, как в ножны, сунул кинжал под челюсть. И ударил как бог голыми руками, не давая противнику остановиться, продлевая его прыжок до огненной расселины…

Лоснящийся бок пронесся мимо, драконий хвост задел плечо, но я почти успел отойти от края – когда край обрушился под ногами.

Огонь Флегетона вцепился в сандалии так, будто не ждал лучшей пищи. Пламя было непривычным. Не тем, что я призывал на приговоренные деревни. Не тем, что – в очагах, или в кострах на привалах.

Я висел, цепляясь за горячие камни, а чужое пламя пожирало фарос, обжигало ноги, стаскивало вниз.

«Не бойся, – весело шипели гадины огня. – Не убьем, бессмертного-то! Так, личико подправим. Будешь с виду наш, подземный. Прожженный подземный, можно сказать…»

А может – показалось, пока, напрягая мышцы, божественную сущность, все силы – пытался вырвать себя из огненных объятий?!

Проклятый двузубец валялся возле колесницы мертвым грузом – чудесный подарок, от которого никакого проку. Где-то слышалось отчаянное ржание квадриги и легкий шелест крыльев с дурным, знакомым до отвращения сладким ароматом…

Прохладный вихрь ударил в лицо, и запястья стиснули белые пальцы.

– Ну, Кронид, ты даешь, – выдохнул Гипнос, вытаскивая меня на поверхность. – К нему брат – в гости, а он развлекается.

Языки разочарованно дернулись следом, опали и отправились дожирать добычу – отчаянный вой стигийской твари еще слышался из горящих вод. Белокрылый почесал нос, заглядывая в расселину.

– А во дворце сплетничают, что ты ванну с нимфами принимаешь. А ты вона как… и не с нимфами.

Я молча тушил ладонями волосы – успели заняться от искр. Фарос обгорел по краям, местами пропалины были даже посередине. Сбросил плащ. Осмотрел ожоги на ногах – не сильные, играючи прошло.

– Танат где?

– В делах, – охотно отозвался белокрылый. Его хитон тоже успел подкоптиться, и Гипнос рассматривал пятна гари с недовольством. – А у меня во внешнем мире теперь дел нет, вот я и явился, а тут кони ржут и Флегетон посреди дороги пыхает.