Все-таки не знают они, что такое пить с Жеребцом.
Половина – под столом, кто клубком свернулся, кто-то на четвереньках уползает в угол (это из сыновей Гипноса, вроде), кто-то утащил у пьяного аэда кифару и пытается гнусаво возвести хвалу подводному миру и его Владыке.
Жеребец все же дал мне время. После такого похмелья они вряд ли смогут сразу бунтовать.
Правда, сомневаюсь, что он ко мне за этим.
– Зачем ты явился? – наконец прямо спросил я (никто не подслушает, а кто подслушает – не вспомнят).
Посейдон поднял на меня глаза от кубка. Посмотрел глубокомысленно и пристально. И сообщил на удивление внятно:
– Ты – подозрительная скотина. Я тут тебе… в гости, а ты… вот. Уйду я от тебя в свое царство. Обиделся.
И поднялся – уходить. Не сказав больше ни слова.
Пришлось проводить на колеснице к выходу. Подземные разошлись, Жеребец похрапывал за спиной, в колесницу уже успели впрячь явившуюся домой четверку – так что поездка вышла самой спокойной из трех.
Возле выхода Посейдон повозил рукой по лицу, выкатился из колесницы, что-то невнятно буркнул и испарился – ушел по-божественному, только гиматий прощальной волной плеснул.
Так и не изложил, зачем приходил, впрочем, эта загадка могла и подождать, важно было другое.
Когда Убийца соизволил явиться в мир, его встретил лично я.
– Много сегодня?
Танат отжал волосы. Вид у него был такой, что мог любого утопленника отпугнуть – ну да, а кому приятно нырять за тонущими, чтобы срезать с их голов пряди?
Вот, значит, почему его не было.
– Тысячи две, – сказал Танат хрипловато. – Может, больше.
Я кивнул.
– И где?
«Что?» – вопрос в глазах.
– Их тени. Где тени, которые ты истогр?
Танат посмотрел на меня. Потом на свой меч.
– Как – где?
Я махнул рукой на мост через Стикс, возле которого и происходил разговор.
Мост с унылым видом перебредали то ли семь, то ли восемь теней.
Он понял быстро.
– Сколько сегодня? – сорвалось с губ.
– Триста с лишним.
Мы помолчали, глядя как группка теней неуверенно топчется на мосту. Нас они рассмотрели и не горели желанием к нам приближаться.
Танат выругался. Впервые на моей памяти. Коротко и остро – словно лезвием полоснул.
– Сверим цифры? – предложил я.
…в обсуждении Убийца не участвовал. Во-первых, потому что в нем участвовал Гипнос. Во-вторых, потоп снаружи продолжался, поэтому Танат наскоро обсох у Флегетона, выпил горячего вина и вернулся к обязанностям. Все равно обсуждение закончилось ничем, потому что Эвклей и Гипнос выдвигали версии одна другой абсурднее.
Первый настаивал на заговоре – мол, кто-то злоумышляет против меня, потому похитил несколько десятков тысяч теней «и вообще, все воры, что плохо лежит, волокут!»
Второй фыркал от смеха и предполагал участие Гермеса – мол, все равно ведь тащит что ни попадя…
– А ты у брата не спрашивал – может, он меч давно не проверял… – начал бог сна наконец, поймал мой взгляд и приготовился убраться за двери, но тут голос подала Левка, которая как раз поднесла мне чашу горького травяного настоя, проясняющего разум после пиров.
– Они просто не знают дороги, – перехватила гневный взгляд Эвклея и опустила голову, извиняясь за то, что вмешалась.
– Дороги? – переспросил я, показывая, чтобы она говорила.
– Не знают дороги. Это же так просто, ми… Владыка, – она так и не научилась вести себя в присутствии свиты, а может, не считала этих двоих свитой. – Им ведь никто ее не объяснял. А они сами только воюют… воевали. Они носятся неприкаянными тенями, пытаясь найти вход в твое царство. Кому-то везет – они находят путь и спускаются сюда. Другие веками обитают на пустошах, залетают даже к нам – послушать песни. Иные вьются вокруг людских мест обитания, вредят людям, злят их, вселяют в их сердца непочтение к богам…
Как понимаю, люди Серебряного века с их мышлением скитаются где-то все до одного.
– Так в чем загвоздка, – удивился развеселый после пира Гипнос, – пусть им Убийца и объясняет, в какую сторону брести и стенать. И можно еще Гермеса попросить не говорить, где у нас входы: через два дня последний свинопас на земле знать будет! Причем, заметьте, – и про тайные тоже.
– Какие свинопасы? Они там все мертвые.
Пока-то, может, и не все, но Убийца явно не в настроении, клинок он в последний раз наточить не забыл, а значит, с медным веком скоро можно будет попрощаться. Может, только дельфины у Парнаса и будут плавать. Пока Зевс не наделает новых людей, если, конечно, брату захочется становиться у тигля.
– Я слышала, что двоих олимпийцы помиловали, – оживленно отозвалась Левка, протягивая Эвклею другую чашу. – Кажется, это сын Прометея и его жена.
Эвклей понюхал настой, фыркнул, отставил в сторонку и откинулся на кресле так, что ясень, окованный серебром, жалобно застонал. Вид у распорядителя был оскорбленный.
– Слышали, ага! Посадили этих двоих на лодку… или в сундук… и гоняют по морям! Во Прометей, небось, смотрит, радуется на сынка…!
– Что ж они их на Олимп не взяли?
Гипнос поперхнулся, и амброзия пошла носом. Прокашлявшись, бог сна вытер нос белым рукавом.