Вернее, сначала из воздуха вылепилась бронзовая колесница с четверкой ярящихся коней. Вороные скакуны скалили зубы и косили налитыми кровью глазами, намереваясь проложить себе путь к стойлам с едой и водой, хотя бы и по телам стражи.
Вслед за тем пустота выпустила из себя силуэт высокого, с широкими плечами воина, держащего в руках искусно кованый бронзовый шлем. Хитон воина из небеленой ткани был запылен и покрыт пятнами крови и пота, черный хламис [1] сбился на левое плечо, и только меч на поясе – короткий, бронзовый – выглядел как полагается. Видно, хозяин больше всего заботился о нем да о шлеме. Вспотевшие волосы прилипли ко лбу и щекам, образовали единое целое с усами и бородой, но лица было видно достаточно, и на этом скуластом, бронзовом, почти безгубом лице, помимо въевшейся усталости и обычного недружелюбия, можно было заметить остро прописанное раздражение.
И гнев. Божественный.
– Ну?
Сказал – или спросил глазами? Глаза были – мрак эребский, взгляд – удар бича.
Оры охнули, распахивая врата, – или те почли за лучшее открыться сами?
До небесных привратниц донеслось только: «Понастроили»… – за грохотом копыт.
Пророкотала колесница по белой дороге – нарушителем безмятежности. Кони – чернее покрывала Нюкты, колесница – им под стать, да и возница… и что, что хитон сер? В глаза поглядите и поймете: и он черный.
Нрав возницы, видно, был еще темнее, чем вид.
Не прошло и нескольких минут, как в главном дворце что-то грохнуло, залепетал робкий голос о том, что Зевс занят очень важным делом, второй голос грянул: «Не облезет! Кроноборец…» – и следом ударило слово, в котором уж точно не было никакой почтительности. Раздался топот бесчисленных ног. Их обладатели спасались, как могли и где могли.
И Зевс-Громовержец, отведя взгляд от двери, из-за которой неслись хриплые женские стоны, прислушался и произнес:
– Война шлет своего гонца.
И усмехнулся в ответ на недоуменный взгляд старшего сына – бога войны Ареса.
– Нет, не твой посланник. Скорее свой… или Мойр, кто знает, – помолчал и добавил глухо: – Брат всегда является вовремя.
А Гера, страдальчески изогнув губы, присовокупила:
– Но всегда так, что лучше бы не являлся вовсе.
Не видел этого. Или – видел, но не так.
Но почему-то помню.
– Шутишь.
Посейдон был чуток, как склоны Олимпа. Казалось, сами стены комнаты раскалились от того, что я вложил в одно слово…
Средний брат продолжил болтать. Невозмутимо. Не боясь обжечься о мой взгляд.
– Ну да, считай что год. Нет, то есть, первые полгода мы пытались ее отковырнуть сами. Сперва Зевс, потом я… Трезубцем пробовал ведь! Никак…
– Молнией не пытались?
Посейдон задумался. Я махнул рукой и вернулся к прежнему занятию – пить. Нектар, целая амфора, стоял тут же, но я вливал в себя воду – кристальную, режущую горло холодом.
Голос подавал, когда начинало не хватать воздуха.
Молчать вовсе не было сил.