Айла и счастливый финал

– Знаю, что эта комната была твоей… – признаюсь я.

– Почему ничего не сказала? – Джош вопросительно приподнимает темные брови.

Я пожимаю плечами, но он просто кивает, словно все понимает. И я думаю, так оно и есть. Он нервным движением засовывает руки в карманы.

– Ты все еще стоишь в коридоре. – Я качаю головой. – Входи.

Он заходит, и дверь за ним захлопывается.

– Осторожно! – Я беру учебник и засовываю его под дверь, чтобы та не закрывалась. – Ты же знаешь, что Нейт ввел новые правила.

Я чувствую себя идиоткой.

Но Джош выглядит озадаченным, и я понимаю, что он ничего не знает, потому что пропустил речь Нейта, поэтому я быстро ввожу его в курс дела.

– Мне не нужны проблемы, – добавляю я. – Потому что Нейт может запретить Курту приходить в мою комнату, нас и так уже поймали один раз.

Это произошло на второй день, во время проверки комнат. Мы отделались предупреждением, но после этого большую часть вечеров проводили в «Домике на дереве», нашем секретном убежище через реку.

– Да. Конечно. – Джош потирает шею.

Он хочет уйти!

Я начинаю паниковать. Не знаю, зачем он пришел, но уверена, что у меня разобьется сердце, если он просто возьмет и уйдет. Я машу в сторону стула. Джош принимает приглашение. Я же опускаюсь на краешек кровати, еле сдерживая вздох облегчения, нервным жестом разглаживая складки на юбке, и принимаюсь внимательно рассматривать накрашенные коралловым лаком ногти на ногах.

– Она преобразилась, – наконец говорит Джошуа. – Комната, я хочу сказать. Когда я тут жил, тут всегда был такой бардак.

Я убираю непослушную прядь за ухо, но она снова выскакивает, опускаясь мне на лицо.

– Спасибо. – Я поднимаю взгляд, заставляя себя посмотреть в глаза любимого. В его удивительные глаза орехового цвета. Живот крутит от волнения. – Моя мама занимается оформлением витрин. Она всегда говорит, что даже небольшие помещения могут быть красивыми.

– Сложно найти комнату меньше этой.

– Уверена, ты не раз видел праздничные витрины в супермаркетах, на которые сбегается посмотреть вся округа. Мама оформляет такие в «Bergdorf Goodman»[15].

– Круто! – с восторгом говорит Джош и подается вперед. – Твоя мама француженка, верно?

Мое сердце начинает биться чаще, как и всегда, когда он что-то вспоминает обо мне.

– Да. Сначала она работала здесь, во Франции, но потом переехала, потому что в Америке ей предложили лучшие условия. Там она познакомилась с моим папой и… осталась.

Джош улыбается:

– Ничего себе.

– А как познакомились твои родители? – спрашиваю я, и мне действительно интересно.

– В юридической школе. В Йеле. Скучная история, – пожимает Джош плечами.

– Уверена, им она не кажется скучной, – смеюсь я.

Он тоже смеется в ответ, но моя улыбка быстро испаряется.

– Где ты пропадал на этой неделе? – спрашиваю я. – Ты заболел?

– Нет. Я в порядке. – Джошуа снова выпрямляется, и выражение его лица становится непроницаемым. – Это из-за Суккота[16].

Су… что?

– Что, прости? – Я и правда ничего не поняла.

– Это еврейский праздник, – поясняет Джош.

Румянец стыда тут же заливает мое лицо. Ох ты боже мой!

– Меня освободили от уроков до следующего четверга, – продолжает он.

Я судорожно пытаюсь вспомнить все, что мне известно об этом празднике и том, как его отмечают в Нью-Йорке, но в моей голове пусто. Суккот… Разве на этот праздник берут отгулы? Ни разу не слышала. Когда я хмурюсь, Джош оживляется. Кажется, в его глазах отражается… что-то похожее на надежду. А затем он качает головой, будто я задала какой-то вопрос:

– Нет. Многие американские евреи не отдыхают в эти дни. Или берут отгулы всего на два дня.

– А тебя отпустили на целую неделю?

– Да, и к тому же в прошлую пятницу, хотя Йом-Кипур[17] начался после заката. И за день до Суккота.

– Но… почему?

Джош наклоняется вперед:

– Знаешь, ты первая, кого это заинтересовало.

Не знаю, что больше меня ошеломило: его обман или то, что он меня выделил. Я смеюсь, но даже мне этот смех кажется неестественным.

– И на какие еще праздники ты планируешь так отпрашиваться?

– На все, – улыбается Джош улыбается.

– И ты думаешь, тебе это сойдет с рук?! – восклицаю я.

– Ну, в прошлом-то году сошло, – хмыкает Джош. – Я единственный иудей в школе, и преподавателям неловко ставить под сомнение важность религиозных обрядов.

– Ты попадешь в ад. – Я смеюсь, но в этот раз искренне.

– Тогда хорошо, что я в него не верю, – легко парирует Джош.

– Точно. Ох уж мне вся эта еврейская фигня, – подхватываю я легкий тон беседы.

– Скорее уж атеистическая фигня. – Джош замечает мое удивление и подмигивает: – Только не передавай мои высказывания прессе. Папе нельзя терять голоса евреев. – Он закатывает глаза в притворном ужасе.

– Твой папа тоже не придерживается иудейских традиций? – с интересом спрашиваю я.

– Да нет, он как раз придерживается. И мама тоже. Они, как «истинные» верующие, посещают синагогу дважды в год. Но когда дело касается политики и СМИ, лучше всегда быть настороже.

Судя по тону Джошуа, он повторил слова, которые слышал от родителей, как минимум, тысячу раз.

Я замолкаю, а потом решаю сменить тему разговора.