Не знаю. Из Польши, России — откуда-то возле границы между ними. Он работал на обувной фабрике. Российское правительство призывало молодых мужчин в армию, и поэтому его старший сын, дядя Айк, первым перебрался сюда, a потом начал рассылать приглашения. Дядя Айк говорил нам, что он приехал в Америку семнадцатилетним, a потом, когда нашел работу и устроился на месте, послал за своим отцом и остальными родственниками.
Точнее, он шил. Был кем-то вроде портного. Что, собственно, и означает в России его фамилия. Мы жили очень тесно. Мы называли тех, кого привели в Соединенные Штаты, «greenhorns, новичками». Так что мы привели в Штаты уйму новичков: Джо Липтон и Эйб Сатрин были новичками. Они приехали из России и Польши. Все они были нашими кузенами в разной степени.
Мы, безусловно, не были богатыми.
Не знаю, однако думаю, что в те времена поступали именно так. Там всегда было место для новых людей, и если кто-то хотел приехать, тогда они приглашали его. Они хотели увидеть эту землю текущей молоком и медом. Дедушка говорил мне, что Америка — лучшая страна на свете, и был счастлив оттого, что поселился здесь. Он любил свободу и тот факт, что семья его счастлива и растет, a что может больше радовать отца семейства?[39]
Я родилась в 1918 году, так что мне было тогда восемь лет. Моему брату Харви было пять с половиной. Она приехала в Чикаго для того, чтобы недолго погостить у нас. Мама сказала мне, что поскольку Алиса будет ночевать у нас, нам придется передвинуть кровати. Еще одной спальни у нас не было. Как и свободной комнаты для гостей. Нас было пятеро: дедушка, мой брат и я, мои мама и папа, все мы спали в двух спальнях и в столовой.
Мы с Харви всегда смеялись, потому что нам пришлось оставить для нее наши находившиеся в столовой кровати. У нас с братом были две небольшие койки в столовой, но нам пришлось оставить ее, так как там стояла пишущая машинка Алисы и там же спала она сама. Кажется, после этого я спала на кушетке. Наша столовая была довольно большой. В ней находились большой круглый стол и длинный буфет, на котором стоял телефон.
В нашей квартире были также большая кухня и гостиная. Одна из спален представляла собой небольшой альков; на самом деле это был крошечный уголок, а не настоящая спальня. Она была отдана дедушке. В ней было окно в передней стене. Кухня находилась рядом со столовой и с небольшой прихожей.
Да, была. Думаю, она была счастлива здесь.
Не назвала бы ее хорошенькой. Она была угловата и слишком коротко стригла волосы. И еще была очень самоуверенна.
В смысле собственных идей. Всего, о чем она говорила. Когда мне было восемь, она не разговаривала со мной ни о чем особенно умном. Я никогда не вела с ней по-настоящему интеллектуальных бесед.
Она много говорила о театре, о политике и о собственных идеях. И делала это очень взволнованно и с полной уверенностью.
O, думаю так. Она ненавидела, ненавидела и ненавидела большевиков и всегда пользовалась этим словом. Она считала их худшими людьми на земле. Это они разрушили всю ее прежнюю благополучную жизнь, мирную жизнь, которую прежде вела ее семья. В этом она была непреклонна. Красных она по-настоящему ненавидела. И все время говорила об этом. Называла их убийцами, грабителями, ворами и так далее. Она ненавидела коммунизм.
Она всегда хотела, чтобы к ней приехала сестра; я знаю, потому что она сама мне это говорила. Элеонора. Она хотела, чтобы с ней была вся ее семья. Отец, мать и все прочие, но особенно хотела, чтобы приехала сестра. Она хотела, чтобы та повидала Америку.
Она писала их прямо на месте. Пишущая машинка все время трещала.