На фото львята, набитые ватой, разбросаны вокруг нее. Такой львенок лежал на кушетке у дальней стены ее кабинета. Я внес фигурку львенка в композицию. Я переложил ее кошку, вернулся назад к камере и сказал: «Одну минуту, кошка тоже хочет присутствовать на снимке». Поэтому она и улыбнулась в объектив.
Помню только, что она сказала: «Они такие естественные». И это было действительно так.
Было один раз. Мы снимали интерьер с цветами на переднем фоне, с правой стороны с видом вперед на гостиную, a с левой стороны была стеклянная наружная стенка. В перспективе были видны несколько крупных предметов мебели. Нойтра позвал меня, a у меня было обговорено с ним условие — не сдвигать мебель. Айн Рэнд увидела, что мой ассистент подходит к ее креслам, и Нойтра, жестикулируя, указывает ему на одно из кресел: «Передвиньте его чуть дальше».
Айн Рэнд находилась слева от меня и тут же сказала: «Мистер Нойтра, что вы делаете?» — «O, мы отодвигаем это кресло». — «Почему?» Он, кажется, ответил ей в том духе, что оно мешает воспринимать архитектуру. И Рэнд сказала моему молодому помощнику: «Нет, пожалуйста, верните его обратно».
Так было у них заведено. Это было любимое кресло O’Конноров. Она чрезвычайно любила комфорт. А Нойтра решил сдвинуть ее кресло. Его внутренне возмущало, что эта тяжелая, уютная мебель не согласуется с его линиями. Он думал прежде всего о собственной архитектуре. «Не смейте прятать мои линии за креслом» — такова была его позиция.
Большая часть нашего времени уходила на работу, даже до самого вечера, и ужинали мы у нее. Это были прекрасные вечера. Айн Рэнд, O’Коннор, Нойтра, мой ассистент и я.
Мы разговаривали о жизни вообще, o нашей работе и о ее произведениях. Тогда Рэнд работала над романом
Кроме того, она сказала, что в романе, над которым работает, поднимаются вопросы экономического развития, которые она приравняла к возведению супермаркета в местечке, где до этого лет пятьдесят существовала только небольшая семейная бакалейная лавка. Они зарабатывали не слишком много, но все же им хватало на жизнь, a вот после того как по соседству построят и откроют супермаркеты A&P[93]
, все увидят, что в семейной лавке будут продавать кварту молока за десять-пятнадцать центов, а в A&P по семь-восемь центов за кварту.Я назвал такую перспективу «недобросовестной конкуренцией», и она сразу взвилась. «Конечно, у них есть право поступать подобным образом. Если маленький магазинчик не способен конкурировать с A&P, он не имеет права существовать».
Я сказал: «Но таким образом они добывают свой хлеб насущный. Если считать, что подобные поступки, в манере гангстера с пистолетом оправданы, — то вы или понижаете цену на молоко, или выходите из дела. Пиф-паф, и вас нет». Она рассердилась, возвысила голос, обвинила меня в наивности и сказала: «Мистер Шульман, вы молоды [тогда мне было двадцать семь лет] и, очевидно, мало знакомы с жизнью. Вы фотограф, вы щелкаете своей камерой для мистера Нойтры и не имеете никакого отношения к миру конкуренции». Айн Рэнд не ошиблась в отношении моей молодости и наивности. В известном смысле я с тех пор не изменился.
На мой взгляд, Айн Рэнд впервые поставила архитектуру в фокус общественного мнения. Не хотелось бы пользоваться этим термином слишком легкомысленно, однако она в известной мере «популяризировала» архитектуру. Она писала о некоторых элементах архитектурного проекта и о правах архитектора. Но не только об этом: еще и о том, насколько важно архитектору обладать яркой индивидуальностью, быть требовательным и дисциплинированным в своем труде. Я бы сказал, что она впервые сказала обществу, что роль архитектора в нем не ограничивается возведением строения. Что архитектор обладает исключительным правом. Получив и приняв ответственность от клиента, архитектор находит решение и исполняет его.