Следуя советам, командующие толпой вывели людей через южные окраины, где собрали богатый урожай из примкнувших оборванцев и отбросов — которые не преследовали вообще никаких целей, а просто стремились оказаться в центре любого события — и лишь затем повернули к дороге. Путь их пролегал через пригородные трущобы, лесопилки, мастерские, построенные вдоль речного берега, через редкие заросли и убранные поля. И наконец, избегнув встречи с заставами и постами, толпа вышла на Королевскую дорогу.
Стоял один из последних тёплых дней уходящей осени. Солнце, заливая всё вокруг светом, уже не давало жара, ветер был прохладный, но не сильный, небо было ясным, без единой тучки — словом, природа сама звала горожан выйти из домов на свежий воздух. Люди радовались погоде и видели в ней ещё один удачный знак для начатого дела. К сожалению, от них было скрыто многое другое.
Они не видели, как барон Кессер, впервые за свою многолетнюю службу, пришёл в настоящую ярость. Массивное дубовое кресло, вот уже невесть сколько веков служившее начальникам Стражи, разлетелось вдребезги от удара об стену. Кессера взбесила не толпа — в конце концов, бунтовщикам свойственно собираться и устраивать на улицах беспорядки. Его разозлила собственная беспомощность. В предрассветный час наемники шевалье Лестера устроили погром в таверне, а когда стража явилась утихомирить их, то затеяли драку. Стражники, доведённые до предела, просто-напросто перебили одиннадцать человек — всех, кто поднял оружие. И наёмники не придумали ничего лучше, как поджечь ближайшее здание Стражи, а затем забаррикадироваться в охраняемом ими доме.
Лестер клялся, что пальцем не пошевельнёт в защиту своих людей, но умолял сохранить его дом. Шевалье Эскил, в свою очередь, просил разрешение сжечь этот дом со всеми, кто там находится. Также пришлось отправить дополнительные силы на те улицы, которые охранялись гвардейцами и наёмниками вельмож. И теперь, когда солдаты Стражи снова были разбросаны по городу, выяснилось, что они просмотрели самую главную угрозу — тысячи вооружённых людей, идущих на королевский дворец.
Придя в себя, Кессер вышел из кабинета, прошёл через перепуганных подчиненных, и, сев за ближайший свободный стол, написал приказ.
— Шевалье Эскилу лично в руки — распорядился он, отдавая бумагу посыльному.
Толпа, шедшая по дороге, насчитывала больше десяти тысяч человек. Растянувшись на целую милю, она на всем своем протяжении являла удивительное разнообразие людей и настроений. Король не слишком ошибся, назвав эту толпу армией — она ею и была, на свой манер. У неё не было артиллерии, конницы, разведки, обоза с обеспечением и много-много другого. Но у неё было достаточно оружия — его имели даже самые робкие участники. За прошедшие дни на улицах появилось множество ружей, мечей, пуль и "взрывников", которые раздавали даром и бесконтрольно, а откуда и для чего — об этом мало кто волновался. И у них было общее стремление — дойти до Ортенфлоу. Так что кто угодно, увидев десять тысяч вооруженных человек, назвал бы их армией, независимо от их настроения и боевых навыков. Для мирного горожанина недели, проведённой с ружьем, слишком мало, чтобы научиться стрелять, но достаточно, чтобы суметь выстрелить. Впрочем, большинству из идущих и в голову не приходило, что им придётся стрелять в солдат короля.
Возможно, они бы поменяли своё мнение, если бы увидели, как королевские гонцы на взмыленных лошадях влетели в ворота лагеря, стоявшего возле Ле-Серв, а через минуту уже входили в палатку к графу Вортону. Гонец подал ему королевский приказ, и командующий, сломав печать, начал читать его.
— Свет Всемогущий! — вырвалось у графа, и он поднял изумлённый взгляд на посланников — Как такое возможно?
Дочитав приказ, граф немедленно отдал соответствующие распоряжения. По всему лагерю загудели трубы. Солдаты хватали ружья и строились в боевые порядки, а лавина конницы через распахнутые ворота вырвалась из лагеря и устремилась к Ортенфлоу.
К тому времени уже наступил третий час дня, и толпа добралась до Пресхейма — одной из деревень, снабжающей Ортенфлоу, и находившуюся на полпути между столицей и дворцом. Здесь её командиры потребовали еду и питьё для десяти тысяч людей. Местные встретили требование возмущёнными криками и взяли в руки оружие, готовые до конца защищать своё добро. Но староста деревни прекрасно видел настроение толпы и распорядился выдать всё незамедлительно, невзирая на протесты. Он посчитал, что накормить тысячи протестующих — приемлемая цена для сохранения жизней.