Айсберг

— Если бы вы жили даже тысячу лет, — мрачно проговорил Питт. — вы никогда не расплатились бы за ту боль и унижения, которые причинили. Я хочу, чтобы вы знали, что значит испытывать агонию, когда ломают тебе кости, чувствовать полную беспомощность, лежа вот так и только наблюдая, как это вытворяют. Я сломаю вам хребет, как это сделали с Лилли. Я хочу видеть, как вы сгниете в инвалидном кресле. Но это — из области желаний. Оскар. Суд над вами может продлиться несколько недель или несколько месяцев, но нет такого суда в мире, который не вынес бы вам смертного приговора… Нет. Я сделал бы вам большое одолжение, если бы убил вас, но этого никогда не будет. А это — за Уилли Ханневелла.

Никакой усмешки уже не было на лице Питта. Он прыгнул в четвертый и последний раз, и невыносимый крик ужаса и боли прокатился по палубе корабля, отозвавшись эхом по всему павильону, а затем медленно затих и совсем замер.

С чувством полной опустошенности и отчаяния Питт сел на плетеное покрытие и посмотрел вниз на искалеченную фигуру Рондхейма. Это было жуткое зрелище. Ненависть и ярость, заполнившие Питта, нашли свой выход. Он чувствовал себя совершенно выжатым и ждал, когда его сердце и легкие вернутся в нормальное состояние.

Так он и сидел, когда Киппманн и Лазард деловито пересекли палубу в сопровождении небольшой группы службы безопасности. Они не произнесли ни слова. Им нечего было сказать, по крайней мере, в течение шестидесяти секунд, пока им не стало ясно, что сделал Питт.

Наконец Киппманн нарушил молчание.

— Вы были несколько грубоваты с ним, не так ли?

— Это Рондхейм, — без всякого выражения произнес Питт.

— Рондхейм? Вы уверены?

— Я редко забываю лица, — сказал Питт. — А особенно лицо подонка, выбившего из меня к чертям все.

Лазард повернулся и посмотрел на него с восхищением.

— И я еще говорил о том, что вы не в форме для рукопашного боя!

— Извините, я не смог достать Рондхейма прежде, чем он начал стрелять из своего пистолета с глушителем. Он попал в кого-нибудь?

— Кастиле несколько поцарапало руку, — ответил Лазард. — Когда мы, стараясь не применять оружия, убрали с заднего сиденья этих двух обезьян, я увидел, как вы на мосту старательно изображаете Эррола Флинна. Но я понимал, что до развязки еще далеко, а потому заставил лечь наших героев на дно лодки.

— С нашими латиноамериканскими гостями было непросто, — продолжил мысль Киппманн. — Они решили, что я сумасшедший, и попросили меня немедленно убраться.

— А что с Келли и «Хермит лимитед»?

— Мы арестуем мистера Келли вместе с его интернациональной командой миллионеров, но шансы на вынесение обвинительного приговора лицам такого уровня практически равны нулю. Скорее всего, их правительства постараются ударить по самому уязвимому их месту — кошелькам. А штраф, который их заставят заплатить, пойдет скорее всего, на строительство новых авианосцев для военно-морского флота.

— Это ничтожная плата за те страдания, которые они причинили, — устало заметил Питт.

— Много или мало — цена будет такова, — пробормотал Киппманн.

— Да… да… Это так. Слава Богу, что их удалось остановить.

Киппманн кивнул Питту.

— Мы должны поблагодарить вас, майор Питт, за то, что вы разрушили намерения «Хермит лимитед».

Лазард неожиданно улыбнулся.

— А я хотел бы первым выразить вам свою благодарность: вы сражались на мосту как Гораций. Мы с Киппманном не стояли бы сейчас здесь, если бы вы их не уничтожили. — Он положил руку на плечо Питта. — Расскажите все.

— Что?

— Как вы догадались, что эти пираты на мосту — живые люди?

— Мы как раз сидели на мосту, глаза в глаза… и я могу поклясться, что один из них мне подмигнул…

ЭПИЛОГ

Стоял приятный южнокалифорнийский вечер. Все тяжелые, удушливые запахи дня улетучились, и прохладный бриз с запада разносил по аллеям отеля «Диснейленд» сильные чистые ароматы Тихого океана, исцеляя травмы Питта и настраивая его мозг на дальнейшие действия. Он молча стоял, ожидая стеклянного лифта, из которого посетители могли любоваться несравненной природой парка.

Лифт загудел и остановился, дверь моментально открылась. Увидев вошедших вслед за ним в лифт державшихся за руки и весело смеявшихся мужчину и женщину, он наклонил голову, чтобы скрыть свое лицо, и сделал жест, будто бы у него зачесался глаз. Но они совершенно не обратили внимания ни на костюм, нескладно сидевший на нем, ни на его забинтованную руку, висевшую на черной повязке.

Питт нажал кнопку шестого этажа. Лифт стремительно рванул вверх, он повернулся и сквозь застекленную стену кабины стал разглядывать синюю полоску неба над Оранж Каунти. Внизу расстилался сверкающий ковер огней, уходивших к темному горизонту. Они мелькали в кристальном воздухе, напоминая шкатулку с драгоценностями.

Верилось с трудом, что прошло всего два часа с тех пор, как врач Центрального парка забинтовал ему руку, а он принял душ, побрился и впервые после Рейкьявика наелся досыта. Врач категорически настаивал на госпитализации, но Питт не желал об этом и слышать.