Айседора Дункан: роман одной жизни

— Меня хотят представить как преступницу, как большевистского агитатора. Но я не дам себя запугать. Я это говорила публике и повторяю вам, Юрок. Американцам не удастся меня одолеть.

— Дело не только в политике! Речь идет и о вашей наготе. Что это за тряпочка, которой вы прикрываете грудь? Ею и чашку не закроешь.

Следующий этап — Чикаго. Как обычно, после закрытия занавеса Айседора выходит на авансцену. На этот раз речь коротка, но энергична:

— Мне сказали, что если я буду произносить речи, то мое турне будет сорвано. Так вот, турне сорвано. Я возвращаюсь в Москву, там есть водка, музыка, поэзия, танец… И Свобода!

Farewell to America![42] Афиши под таким заголовком объявили о двух последних концертах Айседоры в Карнеги-холл 14 и 15 ноября. Ожидали скандала. Но концерты прошли в самой мирной обстановке. Айседора сказала в конце лишь несколько слов об искусстве, о красоте и любви, а закончила сравнительно умеренно: «Отныне существует новая форма жизни. Это не домашний очаг, не семейная жизнь, не патриотизм. Это — Интернационал». К счастью, она воздержалась от исполнения этого танца…

А тем временем Есенин все больше погружался в тоску по родине и в алкоголизм.

«Милый мой Толя! — писал он Мариенгофу. — Нью-Йорк — отвратительнейший город. Так плохо, что хоть повеситься… Только и жду, когда убежим отсюда и вернусь в Москву… Лучшее из всего, что я видел в этом мире, это все-таки Москва… Я впрямь не знаю, как быть и чем жить теперь. Раньше подогревало при всех российских лишениях, что вот, мол, „заграница“, а теперь, как увидел, молю Бога не умереть душой и любовью к моему искусству. Никому оно не нужно. На кой черт людям нужна эта душа, которую у нас в России на пуды меряют… Милый Толя, если бы ты знал, как вообще грустно, то не думал бы, что я забыл тебя, и не сомневался в моей любви к тебе. Каждый день, каждый час… я говорю: сейчас Мариенгоф в магазине, сейчас пришел домой, вот приехал Гришка, вот Кроткие, вот Сашка и т. д. и т. д. В голове у меня одна Москва, и только Москва!..»

Из-за инцидентов в Бостоне многие контракты были ликвидированы и турне значительно сократилось. На следующий день после прощального концерта в Карнеги-холл «красная танцовщица» в сопровождении своего «юного супруга» отправилась на Запад США. Сначала Индианаполис, где мэр, в качестве меры предосторожности, разместил четырех полицейских за кулисами и еще четырех — в зале. Их главная задача — не дать ей раздеться. Затем — Канзас-Сити, Сент-Луис, Мемфис. Обратный путь — через Детройт, Кливленд, Балтимор, Филадельфию. Заканчивается турне в Бруклине, где предусмотрено выступление в Академии музыки в ночь перед Рождеством. Айседора хочет воспользоваться этим для исполнения похоронного марша в честь Сары Бернар. Ей возражают, что трагическая актриса жива.

— Ну и что же? Кстати, мне говорили, что она себя очень плохо чувствует.

…Айседора всегда держит про запас бутылочку шампанского или виски, чтобы принять несколько глотков перед выходом на сцену. В тот раз ей попалось поддельное шампанское, сильно разбавленное спиртом. От выпитого ее танцы в тот вечер были скорее пародией на стиль «Дункан». Как будто братья Маркс[43] изображали, дурачась, «Шутки на Парфеноне». Сумасшедшие пробежки через всю сцену, безумные скачки, пируэты, жестикулирование, содрогания и прыжки обезумевшего страуса. В самый разгар этих телодвижений бретелька на левом плече отстегнулась, и обнаженная грудь стала раскачиваться и болтаться в непонятном ритме скачков. Нисколько не смущаясь этим, она продолжила дикую сарабанду и перешла к знаменитому траурному маршу, изображая некие конвульсии в припадке белой горячки. Посередине представления пианист, тщетно пытавшийся поймать ее ритм, внезапно встал и ушел за кулисы. Ну и что ж? Она будет танцевать и без музыки. Но после нескольких кругов вальса дирекция сочла за благо опустить занавес.

На следующий день, 25 декабря, когда она хотела произнести речь о Рождестве в церкви Святого Марка, епископ Нью-Йорка вежливо, но твердо сообщил ей, что не находит ее выступление необходимым.

Четырехмесячное турне закончилось полным финансовым крахом. Айседора обвиняет прессу, обвиняет отравленные спиртные напитки в том, что ее здоровье оказалось подорванным, как и здоровье бедного Сергея. Наконец в субботу, 3 февраля 1923 года, в полдень, «ужасная пара» отбыла в Шербур на борту парохода «С.С. Джордж Вашингтон».

В конце своего пребывания в Америке Айседора имела беседу с Максом Мерцем, директором школы Элизабет Дункан в Зальцбурге. Они встретились на квартире общего друга, куда она сбежала после особенно бурной сцены с Есениным. К Мерцу она внезапно прониклась симпатией и не стала разыгрывать перед ним комедию семейного счастья, а предстала такой, какой была: загнанным зверем. Призналась, что их выгнали из отеля «Уолдорф-Астория» из-за приступов ее мужа, что они перебрались в более скромную гостиницу, но и оттуда их выставили через несколько дней, поскольку Сергей устраивал скандалы каждый раз, когда напивался. Впервые она призналась, что он избивал ее.