Айседора Дункан: роман одной жизни

Я ваших рук рукой коснулся грубой.
Чтоб смыть кощунство, я даю обет:
К угоднице спаломничают губы
И зацелуют святотатства след.

Как оказалась она обнаженной рядом с его обнаженным телом? Она не помнит. Не знает, почему укусы Ромео для нее слаще ласки и почему у его губ вкус весенних цветов. И нет никакого желания сопротивляться. Наоборот, есть желание полностью отдаться его воле. И это вовсе не бред, а острое просветление ума, какое бывает порой от алкоголя или наркотика. Ей хочется быть покорной ему, и она прижимается грудью к его упругому животу. Думать о наслаждении. И повторять, повторять его. Ничего не упустить. Быть жадной, но нерастерянной. И оставаться собой, как всегда.

Крик. И боль с привкусом освобождения. Острая и сладкая боль, глубокая и легкая. Уходящая внутрь, рассыпающаяся мелкой дрожью. Боль улетает, взмахнув крыльями. Словно что-то живое трепещет в ней и хочет вырвать тело из земного притяжения.

Нет, это были жаворонка клики,
Глашатая зари…

Сквозь полуприоткрытые ставни прохладный ветерок овевает сплетенные тела. Начинается самое прекрасное утро в ее жизни. На смену ночи любви приходит заря, бодрящая, как струя родниковой воды.

— Скорее одевайся. Я тебя увезу.

— Куда?

— Куда-нибудь… За город. Мне ужасно хочется оказаться среди деревьев. Пить парное молоко.

В экипаже, увозящем их за город, он кладет голову ей на плечо, а руками обнимает за талию. Его жесты напоминают движения непроснувшегося ребенка. Она улыбается. Бубенчики весело позвякивают на упряжи. Небольшой белый с красным плюмаж придает коням праздничный вид. Да и весь город сверкает, как свадебный кортеж. На всех балконах за фигурными решетками сияют улыбками разноцветные букеты.

С высоты средневековых укреплений виден весь Будапешт. Сквозь утренний голубой туман над Дунаем просматривается гигантская арка моста Ланцхида. За ними блестят купола Парламента и Оперы. А вокруг — виноградники и дубравы. Внизу — ложбина, усыпанная белыми домиками, в них — рестораны и та деревенская таверна, куда Ромео ведет Айседору.

Не сон ли это? Старый колодец посредине крестьянского двора, грубая мебель, лубочные картинки на стенах, деревенская кровать, покрытая толстым одеялом из набивной ткани. Не декорация ли это для опереточного спектакля? А часы, проведенные в этой комнате в любовных утехах, когда можно подолгу молча смотреть друг на друга и лишь изредка произносить самые чудесные на свете слова: «Я люблю тебя», ибо нет ничего сильнее этих слов, когда тела говорят друг другу так много, когда каждый миг наполнен бесконечностью и кажется, что минуты разрывают границы времени и улетают в неведомые дали… Наверное, это и называется счастьем?

Айседора, Ромео… Вот они стоят у окна друг против друга, готовые вернуться в Будапешт, где сегодня вечером он играет, а она танцует. Она неотрывно смотрит на него, в ее глазах отражается небо, счастливая улыбка озаряет лицо — все говорит о ее полной самоотдаче, доверии и удивлении и о том, что она счастлива. Но, как ни странно, при этом маленькие руки ее, тонкие и вместе с тем сильные, говорят о другом. Привычным жестом она соединяет мизинцы, большие и указательные пальцы обеих рук, направляет их в сторону Ромео, тогда как остальные пальцы согнуты и прижаты к ладоням. Этот машинальный жест противоречит сияющему выражению лица, он выражает напряженную сдержанность и постоянную ясность сознания.

Но пора ехать. Ромео — к театральной Джульетте, ждущей его за кулисами, Айседоре — танцевать жертвоприношение Ифигении на музыку Глюка.

Через три дня заканчивался театральный сезон в Будапеште. На последнем представлении Айседора вызвала на сцену оркестр цыган и, надев красную тунику, танцевала под знаменитый «Ракоци-марш» — национальный гимн венгров, символ венгерской революции. Весь зал поднялся и подхватил хором эту песнь любви и борьбы. В тот вечер ее несли на руках как победителя до самой гостиницы.

На следующий день они с Оскаром отправились в их хижину. Никогда еще не испытывала она такого пожара чувств. Порой казалось, что все — танец, мысли и даже та критическая дистанция, которую она всегда старалась сохранять между своими страстями и действиями, — все это сгорит в огне высшего триумфа, пожирающего их слившиеся тела. Она чувствует, что уже готова отказаться от мира за мгновенную дрожь, пронизывающую все тело… Именно сейчас, на подъеме славы, когда жизнь становится осмысленной, именно сейчас она может отказаться от танца, может расторгнуть контракты, пойти на саморазрушение, на смерть. Могила Джульетты… Гробница страсти…

По возвращении в Будапешт ее ожидал сюрприз: сестра Элизабет приехала из Нью-Йорка. Радость свидания длится недолго. Мать и сестра осуждают поведение Айседоры. «Настоящий скандал! Весь Будапешт знает о твоем романе с этим актером. Даже в газетах пишут. Пора заканчивать, Айседора, иначе ты пропадешь, и твое искусство вместе с тобой…»