Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости.

Один из них вышел вперед, достал светильник и зажег его от своей жаровни (в своих путешествиях амахаггеры почти всегда носят с собой легкие небольшие жаровни с тлеющими углями). Жаровня снабжалась трутом из измельченных остатков мумий с добавлением какой-то горючей жидкости; если пропорция выдерживалась точно, эта омерзительная смесь тлела часами[52]. Как только светильник разгорелся, мы все вошли в дверной проем и оказались в комнате, выдолбленной в толще стены, здесь стоял массивный стол, из чего я заключил, что эта комната использовалась как жилая, возможно, это была келья для привратника храма.

Приведя комнату, насколько это позволяли обстоятельства и темнота, в порядок, мы — я говорю о Лео, Джобе и себе — перекусили холодным мясом; Айша же, как я уже имел случай сказать, не притрагивалась ни к чему, кроме фруктов, лепешек и воды.

Пока мы ужинали, над горами всплыла полная луна, и ее серебряный свет заструился через дверной проем в комнату.

— Догадываешься ли ты, почему я привела вас сегодня именно сюда, мой Холли? — спросила Айша. Подперев голову рукой, Она наблюдала, как царица ночи восходит над торжественными колоннами храма. — Я привела вас сюда... Ну, не странно ли, Калликрат, что ты лежишь сейчас как раз на том самом месте, где покоилось твое мертвое тело, тогда... по пути в пещеры Кора? Все это ожило в моей памяти. Ужасное зрелище — я словно вижу его воочию. — И она вздрогнула.

Лео вскочил и поспешно пересел на другое место. Воспоминания, такие трогательные для самой Айши, были ему явно не по душе.

— Я привела вас сюда, — продолжала Айша, — чтобы вы могли полюбоваться редчайшей по красоте картиной — развалинами Кора в сиянии полной луны. Когда вы поужинаете — я хотела бы научить тебя, Калликрат, довольствоваться лишь фруктами, но это придет само собой после огненной купели; я тоже когда-то ела мясо, как хищный зверь, — итак, когда вы поужинаете, мы пойдем погулять, и я покажу вам большой храм и божество, которому поклонялись жители Кора.

Разумеется, мы сразу поднялись и вышли. И снова мое перо обнаруживает свое бессилие. Даже если бы я знал все измерения и особенности разбивки храмовых дворов, я не решился бы утомлять внимание читателей их бесконечным перечислением; я не знаю, как описать величественные руины, что мы видели, — это едва ли не свыше сил человеческих. Сумрачный двор за двором, ряд за рядом могучих колонн — многие из них (особенно портальные) все в резьбе от подножия до капители, пустой зал за залом, более красноречивые для воображения, чем любая многолюдная улица. И везде — могильная тишина, ощущение полного одиночества, задумчивый дух минувшего. Как все это прекрасно и как гнетуще! Мы боялись громко говорить. Сама Айша стояла с непривычно оробевшим видом среди развалин столь древних, что по сравнению с ними ее возраст казался совершенно незначительным; мы же переговаривались шепотом: его тихие отголоски плыли от колонны к колонне, пока не тонули в спокойной тишине. Ярко сияла луна, озаряя колонны, дворы и обвалившуюся кое-где крепостную стену, скрывая своей серебристой завесой все следы разрушения и придавая еще большее великолепие седому величию руин. Трудно представить себе что-либо более прекрасное, чем древнее святилище в лучах луны. Сколько тысячелетий мертвое небесное око и простершийся внизу мертвый город смотрят по ночам друг на друга и в полном уединении рассказывают друг другу о прошлой жизни и славе! А лунный свет все струился и струился; по траве, будто призраки древних жрецов, блуждающих вокруг святилища, скользили спокойные тени; тени становились все длиннее и длиннее, красота и величие этой картины, вездесущее присутствие смерти глубоко волновали наши сердца; безмолвие громче, чем победные кличи огромного войска, говорило о царственной пышности минувшего, поглощенного могилой и безвозвратно канувшего в забвение.

— Пойдем, — сказала Айша, после того как мы вдосталь полюбовались этим зрелищем. — Я покажу вам истинное чудо, прекраснейший каменный цветок, если, конечно, он уцелел и продолжает бросать вызов Времени, разжигая в людских сердцах стремление познать то, что скрыто завесой Неведомого. — И, не дожидаясь ответа, через обнесенные колоннами дворы она повела нас в самое сердце святыни.

И там в небольшом, ярдов пятьдесят на пятьдесят, внутреннем дворе мы увидели, может быть, самое великое аллегорическое творение искусства из всех, созданных гением человечества. В самом центре на квадратном каменном постаменте покоился огромный темного цвета каменный шар около сорока футов в поперечнике, на этом шаре, в мягкой лепке из лунных лучей и теней, высилась колоссальная крылатая фигура красоты столь неотразимой и божественной, что с первого же взгляда на нее у меня перехватило дух, а сердце перестало биться.