Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости.

Я словно бы слышал, как плещется вода, перекатывая наши кости; мой череп стукается о череп Мухаммеда, а его — о мой. И мне вдруг показалось, будто череп Мухаммеда поднялся на своих позвонках, уставился на меня пустыми глазницами и стал проклинать, разевая оскаленные челюсти: как смею я, собака-христианин, тревожить последний сон правоверного! Я открыл глаза, все еще дрожа от приснившегося мне кошмара, и в тот же миг понял, что это не сон, а явь: сквозь туманные сумерки на меня смотрели два больших сверкающих глаза. Я вскочил и закричал в смятении и ужасе; разбуженные криком, поднялись и мои спутники, они стояли, сонно пошатываясь, в таком же, как и я, сильном страхе. Сверкнула холодная сталь, и в мое горло уперся наконечник большого копья; чуть позади поблескивало еще множество копий.

— Молчи! — произнес некто на арабском — или другом родственном — языке. — Кто вы такие и зачем приплыли сюда? Отвечай, или ты умрешь! — Острая сталь вдавилась мне в горло, и по спине у меня пробежали мурашки.

— Мы путешественники и оказались здесь случайно, — ответил я, призвав на помощь все мое знание арабского языка; меня, очевидно, поняли, человек с копьем повернулся назад и спросил у высокой фигуры, которая виднелась на заднем плане:

— Убить их, отец?

— Какого цвета у них кожа? — спросил низкий голос.

— Белого цвета.

— Тогда не убивай. Четыре солнца тому назад я получил повеление от Той, чье слово закон. «Придут белые люди, — приказала она передать. — Не убивай их. Приведи ко мне». Мы должны отвести их к Той, чье слово закон. Захватите с собой и все, что у них есть.

— Иди! — сказал человек с копьем; он схватил меня за руку и потащил за собой; другие оказали подобную же добрую услугу моим спутникам.

На берегу собралось около пятидесяти человек. В сумерках я мог различить только, что они вооружены огромными копьями, все высокого роста, крепкого телосложения, сравнительно светлого цвета кожи и на них нет иной одежды, кроме леопардовых шкур на бедрах.

Ко мне подвели Лео и Джоба.

— Что происходит? — спросил Лео, протирая глаза.

— Ничего хорошего, сэр. Мы попали в заварушку! — воскликнул Джоб.

В тумане началась какая-то суматоха, и к нам подскочил Мухаммед, преследуемый высокой тенью с поднятым копьем.

— Аллах! Аллах! — вопил араб, чувствуя, что ему трудно надеяться на пощаду. — Спасите меня! Спасите!

— Отец, это черный, — сказал его преследователь. — Упоминала ли Та, чье слово закон, о черном?

— Нет, но не убивай его. Подойди ко мне, мой сын.

Человек, который гнался за Мухаммедом, подошел к высокой призрачной фигуре, которая стояла чуть поодаль. Нагнувшись, она что-то шепнула ему.

— Да, да, — произнес он с таким зловещим смешком, что у меня кровь застыла в жилах.

— А трое белых? — спросила высокая фигура.

— Они здесь.

— Тогда принесите то, что мы для них приготовили, и заберите все из этой штуки, которая плавает на воде.

Подбежало множество людей с носилками или, вернее сказать, паланкинами, каждый из которых несли по четыре носильщика, не считая двоих запасных. Нам показали жестами, чтобы мы уселись в паланкины.

— Вот и хорошо, — сказал Лео. — Какое счастье, что нашлись люди, готовые тащить нас на себе, после того как мы столько дней тащились сами.

Лео всегда придерживается оптимистической точки зрения.

Всякое неповиновение, естественно, исключалось, и вслед за другими я тоже уселся в паланкин, который оказался очень удобным. В качестве сиденья использовалась упругая волокнистая ткань, прикрепленная к шестам, для головы и шеи была хорошая опора.

Едва я расположился в паланкине, как носильщики завели какую-то тягучую песню и покачивающейся, пружинящей походкой отправились в путь. С полчаса я лежал неподвижно, размышляя об удивительных перипетиях нашего путешествия; любопытно, поверили бы мне мои в высшей степени респектабельные друзья, эти ископаемые окаменелости, если бы я каким-нибудь чудом очутился за общим столом с ними и рассказал о наших приключениях. Я ничуть не хочу обидеть этих добрых ученых людей, называя их не очень, может быть, лестным словом, но мой опыт говорит, что даже в университете можно превратиться в окаменелость, если следовать одним и тем же путем. Я и сам бы стал окаменелостью, если бы запас моих идей так не обогатился в последнее время. Итак, я лежал и раздумывал, чем все это кончится, пока меня не сморил сон.