Та секунду поколебалась. Раздумывала, наверно, стоит ли судьба Смирнова того, чтобы заново набивать уже почти заполненный протокол. Потом чуть улыбнулась, кивнула и подвинула ко мне лист дешевой офисной бумаги.
— Пишите отказ от защитника.
— Вы хорошо осознаете, что делаете, Олег Витальевич? — в голосе адвоката прорезались угрожающие нотки. — Последствия со стороны Дахау могут быть…
— А вы мне не давите тут на потерпевшего! — вскинулась следовательша. Видимо, не так уж эта мойра была безразлична к человеческим судьбам, которые от нее зависели. — Покиньте помещение, иначе прикажу вывести!
Взглядом, который бросил на меня адвокат, можно было тараканов травить. И все же он встал и вышел. Явно не желал быть выведенным.
Я включил телефон. После прошлогодних сбоев я корпоративным сервисам не доверял и настроил почтовый клиент так, чтобы письма сразу сохранялись в памяти моих устройств.
— Почитайте, пожалуйста. Я это в ночь перед преступлением Смирнову отправил. Не думаю, что это противоправно, но, сдается мне, аморально…
Следовательша прочитала злополучный ответ Смирнову, не меняясь в лице.
— Вы можете приобщить документ к делу, или как это у вас называется? — спросил я.
— Обязательно, — кивнула следовательша. — Как бы нам его распечатать…
Я ожидал, что Дазуров станет рвать и метать, меня как минимум уволят, или чего похуже. Но он неожиданно отнесся к моему решению с чем-то, отдаленно напоминающим уважение. Всего и сказал:
— Будем теперь по последствиям смотреть, Олежка. Если журналюги пронюхают и выйдет скандал — ответишь за все, что называется, репутационные издержки. Увольнением не отделаешься, Дахау тебе гражданский иск вкатит. Квартиру продашь и еще до пенсии будешь на компенсацию горбатиться. Проценты по тому долгу копейками покажутся. Ну а если обойдется… как говорится, не пойман — не вор. — Дазуров выдержал паузу, покосился на меня. — А вообще, конечно, как мужик поступил. Уважаю. Без нужды гасить человечка никогда не следует.
Я был готов ко всякому, но действительно обошлось. Не так уж оказался интересен желтой прессе и наш захудалый «Натив», и даже «Дахау Про». Может, новостники и схватились бы за жареную тему, обещающую кликбейтные заголовки, но к счастью для нас в то же время случилась утечка данных у крупной компании, занимающейся доставкой еды. Одних только политических скандалов вышел с пяток, а уж распавшиеся браки и семейные драмы никто не считал. Наша главная бухгалтерша неделю ходила с красными глазами — выяснила, что ее благоверный засиживался вечерами вовсе не на работе, а в спальном районе, куда регулярно заказывал суши-сеты на две персоны. Компания, конечно, извинилась, обещала впредь быть бдительнее, поимитировала бурную деятельность по удалению сайтов, где засветились данные — без всякого результата, конечно, в Интернет все попадает навсегда. Разумеется, ни о каких компенсациях пострадавшим пользователям никто даже не заикнулся.
На этом фоне суд над Смирновым прессу не заинтересовал; кроме его жены, никто и не пришел. Смирнов извинился передо мной, сказал, что был в помраченном состоянии сознания, а теперь все осознал и глубоко раскаивается. Выглядел он пришибленным и потерянным, совсем не похожим на кровожадного маньяка. Я тоже признал, что поступил неэтично с тем письмом; подтвердил, что чувствую себя хорошо, ранение последствий не оставило. Смирнову дали условный срок и отпустили домой прямо из зала суда.
Через пару месяцев Каннибаловна написала мне, что звонили из небольшого научно-производственного предприятия, просили на Смирнова характеристику; там, мол, край до чего нужны инженеры, но непогашенная судимость их смущает. Я перезвонил директору и рассказал все как было. Чем дело кончилось, не знаю, но надеюсь, бедолага Смирнов нашел наконец свою нишу на рынке труда. А мы с ним никогда больше не общались, что, наверно, сделало нам обоим жизнь хоть немного, но лучше.
Глава 24
Власть как способность уничтожить
Принудительный отпуск по ранению вывел меня из трудоголического штопора. Ребята справились нормально, даже те, кого плохо знал и потому никогда не доверил бы им того, что свалилось на них в мое отсутствие. Некоторые работали даже лучше, чем прежде, чтобы не беспокоить меня, пока я болел. Сотрудники прислали в больницу цветы — и не букет, а целую композицию в корзинке. Под цветами лежала губка, и они потом еще жили у меня в квартире месяца три.
Оля звонила, порывалась навестить меня в больнице. Отговорился карантином. На самом деле для пациентов из отдельной палаты карантинные правила не действовали, Игорян приезжал почти каждый день. Просто встречаться с Олей не хотелось, да и ей со мной, наверно, тоже, но вроде бы ситуация обязывала проявить участие. Только перед самой выпиской я осознал, что когда метался в предоперационной с пропоротым брюхом, об Оле так и не вспомнил, а вспомнил о Катьке.