Аютинская повесть

– А как громко «д-з-з-з-з»? – начинал уже прикалываться Володя, которому трудно было разговаривать на языке первобытных.

– «Д-з-з-з-з»! – изо всех сил промычал Кусьменко, испугав своим рёвом Магулёва и вызывая дружный хохот всех, кто слышал этот разговор.

– Вот так, да? – ухмыльнулся Кагальников.

– Ну, может быть даже ещё сильнее! – уточнил Пётр, заглядывая Володе в глаза, – что может быть?

– Если ещё сильнее, – улыбнулся Володя, – тогда не знаю, я ведь думал, что тихо «д-з-з-з-з»….

Громкий смех заглушил возмущения Кусьменко, а Кагальников прекратил улыбаться и строго посмотрел на механика.

– Пётр Иванович, – выговаривал ему Кагальников, – ты с высшим образованием, а рассказываешь, как пастух или индеец. Вот скажи мне, что можно понять из твоих этих «Д-з-з-з-з», «Ляп-ляп-ляп-ляп»? Ты в зоопарке давно был?

– Причём здесь это? – тупо удивлялся Кусьменко.

– Так бегемот губами плямкает, – завершил разговор Кагальников.

В декабре 1986-го года стартовала самая снежная зима, Владимир за свою жизнь не мог припомнить подобного. Начиналась она вроде как всегда: немного подснежило, растаяло, затем подмёрзло. Ждали очередной оттепели, а ее не последовало, наоборот, с десятого декабря поднялся ураганный ветер, и началась пурга, какие бывают на Крайнем Севере. Это продолжалось с нарастающей силой, и каждый старался успокоить себя, что это пустяки – похулиганит ветер и всё! Но не тут-то было, буря улеглась лишь  к 20-му числу. Но снег не переставал идти, он валил, не прекращаясь, примерно до конца декабря. Город замер, снежные сугробы достигали полутора-двух метров высоты, наступал полный коллапс. А снег всё шёл, как будто хотел испытать на прочность шахтёрское племя, горбачёвскую власть и его перестройку. Ездить на работу стало практически невозможно, транспорт не мог выехать из гаража, дороги завалило снегом.

Надо было что-то делать, дабы обеспечить подъезд хотя бы к горкому партии. На дорогах в первые дни этого природного катаклизма, конечно же, появилась снегоочистительная техника, но ее катастрофически не хватало. Она ломалась из-за повышенной нагрузки, требовались чрезвычайные меры. Снег шёл практически каждый день, временами не сильный, но иногда валил, как пух из вспоротой перины. На крыши жилых домов давили тонны непредвиденного груза, и те начали проваливаться под этими сугробами. Все жилищно-коммунальные службы перешли чуть ли не на военное положение и чистили снег с крыш, сбрасывая его вниз. Улицы превратились в тоннели, по краям нагребли снега в три метра высотой. Эту массу попросту некуда было девать, убирать его не успевали. Предприятия ежедневно  выводили на улицы сотрудников с лопатами, чтобы хоть как-то обеспечить проезд по улицам.

В первые дни погодной аномалии на конечной остановке автобуса 4-го маршрута «Железнодорожный вокзал» организовали отметку для горняков Аютинской. До шахты добираться было нечем, а те, кто жил в посёлке работали сверхурочно за «городских». Немного позже к каждой смене пустили по автобусу, который двигался с черепашьей скоростью, иногда застревая в снежной каше. И если на работу можно было ещё как-то попасть, то возвращаться иногда приходилось пешком от самой шахты. Владимир с бригадиром часто возвращались с работы своим ходом, несмотря на сильный встречный ветер и Кагальников  удивлялся, откуда у Владимира берутся силы, чтобы пешком добираться до Ново-Азовки.

И это была единственная зима, когда снег лежал с декабря и до мая. А в апреле Ростовскую область накрыла вторая волна снегопадов, и это был первый день рождения 10 апреля, который  Владимир встречал «зимой». Неожиданно повалил сильный снег, и увеличил имеющийся покров больше, чем на метр, в городе опять лежали огромные сугробы. Во время Всесоюзного коммунистического субботника ко дню Рождения Ленина, народ, вышедший на улицы, убирал снег, вместо того, чтобы высаживать деревья, цветочки и белить бордюры. В занесённых выше макушек лесопосадках, снег образовал ледники, таял долго и лишь к середине мая они исчезли, когда вокруг уже бушевала зелёнка.

Реформы Горбачёва сыпались, как из рога изобилия, их быстро начинали и бросали на полпути. В январе 1987 года произошёл первый показательный конфликт между Горбачёвым и Ельциным на заседании Политбюро. Этого телевидение не показало, но газета «Вечерняя Москва» успела выпустить и продать половину тиража с речью Ельцина на заседании Политбюро. Остальную часть изъяли, но ходившие по рукам проданные газеты приводили в восхищение и политический экстаз москвичей. Вот она гласность и демократия! Кто мог позволить во времена Брежнева публично перечить генсеку? Ай, да молодец, Борис, настоящий защитник интересов народа! С той поры, Первый секретарь Московского горкома стал быстро нарабатывать популистский авторитет, или как сегодня говорят – рейтинг. В коллектив шахты дошли слухи о «бунтаре», но особого восхищения не вызвали, да и в лицо его ещё никто не видел даже в центральных СМИ.