– Это как же? – удивился Айвангу. – Будто его купили у тебя. Вот не знал такого!
– Военная пенсия называется.
– Удивительное дело. – Айвангу покачал головой. – Чем дольше живешь, тем все больше и больше невероятного узнаешь. …Хватает тебе этой пенсии?
– Маловато, – призналась Раулена. – Ведь здесь все надо покупать за деньги. Подрабатываю – шью рубашки для районных работников. Они похожи на военные гимнастерки, только из шерстяной материи. На груди обязательно большие карманы. Ничего зарабатываю. Хватает покупать и уголь, и еду, и лед.
– И лед покупаешь? – поразился Айвангу.
– Как же без воды? Тут возят на собаках коммунхоза в каждый дом, и все жители платят.
– Я понимаю, когда русские покупают лед. Я сам, бывало, продавал его. И за деньги и за песни… Но чтобы чукча покупал лед или снег…
Кто-то протопал по длинному коридору. Шаги все ближе и ближе. Раулена и Айвангу насторожились. Распахнулась дверь, и в комнату вошел мальчик.
– Алеша! – громко позвал Айвангу.
– Это дядя Айвангу, – торопливо сказала Раулена. – Ты помнишь его? Он наш земляк, живет в Тэпкэне.
– Здравствуйте, дядя, – вежливо, по-русски поздоровался Алеша.
Айвангу смотрел на него повлажневшими глазами. Конечно, это его сын! Разве Раулена не видит? Он похож на него, как бывает похож маленький медвежонок на своего отца умку. Айвангу поискал взглядом глаза Раулены, чтобы увидеть в них ответ на свой немой вопрос, но она все отворачивалась, суетилась, помогая раздеваться сыну.
– Такой большой человек должен сам раздеваться, – сказал Айвангу. – Охотником будешь?
– Я буду военным, – строго сказал Алеша. – Вырасту и пойду на войну отомстить за своего папу!
– Пока ты растешь, война кончится.
– Я все равно найду фашиста, который убил моего отца из пушки, и тоже выстрелю в него из пушки, – упрямо повторил мальчик.
Это были чьи-то чужие слова и, слыша их из уст мальчика, которого Айвангу считал своим сыном, он испытывал неловкость.
Айвангу ушел ночевать к наборщику Алиму. Он молча поел и улегся на постеленную на деревянном полу оленью шкуру. Алим и Гальгана знали, где он провел целый день, и поэтому не задавали ему лишних вопросов, понимая его состояние.
На другой день он долго ходил по поселку, провел несколько часов в типографии, побывал в магазинах, в райисполкоме и несколько раз обошел дом, в котором жила Раулена, прежде чем решился войти.
– А я испугалась, что ты уехал, – вспыхнув, сказала Раулена.
– Правда, ты рада меня видеть?
– Правда, – тихо призналась Раулена и опустила голову.
Что-то остро-радостное кольнуло в грудь Айвангу. Ему вдруг стало жарко. Он быстро скинул малахай.
– Раулена… Раулена, ты не забыла, что было в прошлом? – осторожно спросил Айвангу.
– Нет, не забыла.
– И птичку, которая пела на берегу ручья?
– И птичку не забыла…
– И снежную постель у стойбища Рэнто?
– И снежную постель не забыла…
Айвангу схватил малахай и вышел на улицу. Он брел по поселку, не разбирая дороги. Значит, Раулена его не забыла и любит по-прежнему! Какое счастье быть любимым! Как будто вырастают крылья и начинаешь парить над бесконечным простором, а земля где-то далеко внизу.
– Айвангу! – услышал он голос, вернувший его с небес.
Перед ним стоял председатель райисполкома Пряжкин.
– Ты чего это? Выпил? – спросил тот и повел носом.
– Трезвый я, – ответил Айвангу. – Только очень счастливый.
– Брось заливать. Второй день его разыскивают, а он где-то прячется и еще смеет утверждать, что он трезвый.
– Честное слово, товарищ Пряжкин!
– Ладно! – председатель райисполкома махнул рукой. – Когда едешь? Давай собирайся. Тебе груз приготовили.
– Не возьму груза.
– Ладно, ладно шутить, – отеческим тоном сказал Пряжкин и зашагал к себе в исполком.
Айвангу спустился на лед к своим собакам. Он достал корм и, нарубив его, наделил каждую собаку большим куском копальхена.
С берега он поднялся в районную торговую контору и предупредил, чтобы там не надеялись на его нарту.
Его уговаривали, сулили хорошую плату и, самое главное, пять пачек папирос и пол-литра спирту. Тем не менее Айвангу отказался, страшно удивив этим работников районной торговой базы.
Мороз был довольно сильный, но Айвангу его не чувствовал. Он ходил и ходил по улицам районного центра, и, если бы мог, он бы пел от счастья во весь голос: ведь Раулена почти дала согласие!
С базы он поспешил в редакцию. У Алима был обеденный перерыв. Он сидел за редакторским столом и пил крепкий чай. Он налил Айвангу большую жестяную кружку. Наборщик сразу почувствовал, что у друга что-то случилось, но не спрашивал, ожидая, пока он сам не скажет.
– Алим! – сказал Айвангу. – Я говорил с ней.
– Она согласилась?
– Нет еще…
– Тогда не понимаю, почему ты такой веселый?
– Послушай… Я ее спросил – помнит ли она все, что было… Она ответила, что помнит…
– Странно было бы, если забыла. Всякий нормальный человек должен помнить свою жизнь.
– Это все верно, что ты говоришь, – сказал Айвангу. – Ты много знаешь, потому что каждый день читаешь газету. Но она это сказала так… Ну, как бы это тебе передать своими словами? В общем ей было грустно.
– Тогда почему ты веселый? – недоумевал Алим.