Айвазовский

Предпринять такой шаг — одному отправиться в строгую Северную столицу — было совсем не просто. У начинающего художника возникало множество вопросов, например: как его живописные предпочтения и уже полученные навыки будут согласовываться с академическими требованиями, с господствующими в Петербурге эстетическими приоритетами? Вторая половина XIX века — время эволюционирования и нарастания значимости пейзажного жанра в отечественном искусстве, начало его признания, что обусловлено рядом факторов.

Во-первых, и в европейском пейзаже, и в отечественной ландшафтной школе развивались новые принципы живописи, близкие к реализму, отчасти к пленэру. Они позволяли отражать окружающее в неприукрашенном виде, в чем отчасти сказалось воздействие философии позитивизма. Во-вторых, пейзажный жанр позволял передать национальную самобытность образов, что приобретало особую актуальность. Предметом изображения реалистической школы живописи, прежде всего в Москве, все чаще становились мотивы родной природы, близкие и Айвазовскому. Но петербургская школа, напротив, склонялась к преобладанию романтической стилистики, еще доминировали изображения «итальянских видов»[36].

Отъезд из родного города был сложен для Ивана Айвазовского и потому, что он был привязан к семье, к крымским степным просторам, к столь любимому им морю, без которого не мыслил ни своей жизни, ни творчества. Ему предстояла дорога на чужбину, из солнечно-приветливой Феодосии в сурово-холодный Петербург, с юга на север. И вспоминаются слова известной песни другой эпохи, но приложимые ко многому и ко многим: «Почему же эти птицы на север летят, если птицам положено только на юг?» Иван Айвазовский должен был расстаться с близкими, с беззаботными отроческими годами, с привычным образом жизни. Он решился на этот шаг. Чувствовал в себе душевные силы начать новый жизненный этап. Уехав в Петербург, он словно отметил рубежную веху на своем пути — пути художника, преданного искусству, не боявшегося «плыть против течения».

Глава 2 От гонений к признанию: Санкт-Петербургская Императорская Академия художеств. 1833–1838 годы

И город мой железно-серый,

Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла…

А. А. Блок. Снежная дева

Будущий прославленный маринист, а пока шестнадцатилетний юноша, делавший первые шаги в искусстве, прибыл в Санкт-Петербург в 1833 году. Каким он увидел строго-сумрачный город, позволяют судить, в частности, живописные произведения, акварели и гравюры того времени. На них известные и сегодня улицы, площади, архитектурные памятники города Петра Великого предстают несколько иначе, погруженные в атмосферу рассветных десятилетий XIX века. Их превосходно передают акварели той эпохи. Таковы образы «Казанского собора» и «Арки Главного штаба» в исполнении Василия Садовникова, «Дворцовой набережной», «Масленичного гуляния с катанием с гор на Царицыном лугу» в видении Карла Беггрова, «Сенной площади» и «Никольского собора» в трактовке Фердинанда Виктора Перро.

Торжественно-холодная Северная столица встретила Ивана не жарким солнцем, столь характерным для родной Феодосии, а ледяным колким ветром, не ласковым плеском моря, а свинцово-непроницаемыми волнами Невы, с разбивавшимися о береговой гранит. Таким Иван Айвазовский увидел Петербург в первый день приезда. Пронзительно кричали чайки над водой, безучастно возвышались немые громады домов, низко нависали темные тучи, готовые обрушить на город беспощадные дождевые потоки. Он с замиранием сердца спешил по набережной Васильевского острова к Академии художеств, горделивый фасад которой обращен к невскому простору.

Пейзажист Айвазовский, открытый жизни и людям юноша с чуткой и ранимой душой, предстает перед нами на неоконченном портрете кисти неизвестного художника[37]. Он был настолько восприимчив к изменчивым состояниям природы, особенно водной стихии, что, разумеется, не мог остаться равнодушным к образам Санкт-Петербурга, одного из красивейших городов Европы, к тому же стоявшего на морском побережье.

И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой,
Она, как царство, приняла…[38] —

писал А. А. Блок. Так и душа художника постигала сурово-возвышенный, еще неясный, не разгаданный им лик града Петра.