Айвазовский

Делать нечего. Пришлось сыновьям бросить стрелу в море. Разобиделось прежде спокойное Черное море, стало оно вздымать тяжелые волны, выть, рычать да свирепо накатываться на берег, пытаясь избавиться от неприятного подарка. Да только глубоко погрузилась на дно морское стрела, не выбросить ее морю, не избавиться.

От того, старики говорят, что с того дня изменился характер у Черного моря и стало оно бурным да буйным, часто случаются на нем бури и ураганы, гибнут люди.

За летнюю практику Айвазовский создал семь картин, которые были выставлены на осенней академической выставке.

Выставку 1836 года, говорят, смотрел весь Петербург — и было на что посмотреть. Семь новых работ уже известного в столице академиста Гайвазовского висели рядом с маринами Таннера. Высочайше было приказано ругать и всячески высмеивать последнего. Огромное полотно Федора Бруни[59] «Медный змий», почему-то расцененное знатоками, как ответ «Последнему дню Помпеи» Брюллова, вызывал множество толков и споров. Возле картины разгорались нешуточные страсти. Толпившиеся среди знатоков и критиков академисты с упоением вслушивались в доказательства обеих сторон, дабы потом блеснуть «свежими» взглядами перед своими менее удачными однокашниками. И правда интересно, кто кого переборит — Брюллов Бруни или Бруни Брюллова. Критики единодушно признавали, что оба полотна совершенны, но если картина Бруни говорила только о смерти, Брюллов прославлял нравственный подвиг своих персонажей. Благодаря чему Карл Павлович был признан победителем. Ему жали руки, хлопали по плечам, словно он выиграл бог весть какое сражение. Сам Брюллов в спорах не участвовал и со своим давним приятелем Фиделем, или, как его здесь называли Федором Антоновичем, ни в чем соревноваться не собирался, тем не менее сразу же после выставки забрав с собой еще пару знакомцев, отправился в гости к скульптору Клодту викторию праздновать.

Вообще выставка получилась более чем удачная. Брюллов водил своих почитателей поглядеть на скульптуры Ставассера,[60] Рамазанова,[61] среди портретов выделялись работы Кипренского, Плюшара,[62] пейзажи Воробьева,[63] Штернберга, Зауервейда и др. В какой-то момент толпа расступилась, и в зал вошли Пушкин с супругой, возле великого поэта сразу же образовался водоворотик любопытствующих. Всем было интересно, кого отметит Александр Сергеевич. Дамы старались незаметно придвинуться к поэту или его жене, дабы не пропустить ни одного слова, ведь все, что скажет Пушкин, можно будет потом пересказывать знакомым. Академисты старались хотя бы на долю секунды попасть в поле зрения поэта, дотронуться до его рукава, просто поглазеть.

Александр Сергеевич же был увлечен пейзажами Лебедева.[64] Послали разыскать последнего, но того нигде не было. И тогда инспектор Академии художеств Крутов заметил стоявшего поблизости и не решавшегося приблизиться Ованеса и, взяв его за руку, подвел к поэту, представив Гайвазовского как лучшего и самого на сегодняшний день перспективного ученика Академии. После чего они подошли к стене, на которой висели марины юного художника. Сбылась еще одна мечта феодосийского мальчика — познакомиться с прославленным пиитом, чьи стихи он любил и многие знал наизусть.

Среди работ Гайвазовского Пушкин выделил «Облака с ораниенбаумского берега моря» и «Группа чухонцев на берегу Финского залива». Гайвазовский же во все глаза смотрел на поэта, стремясь сохранить его черты в своей памяти. В голове как бы сам собой созрел план картины: Пушкин прощается с Черным морем.

На следующий день Айвазовский и Штернберг отправились в гости к Карлу Павловичу Брюллову, повод — его личное приглашение. К слову, в гостеприимной мастерской при Академии художеств уже по меньшей мере полгорода побывало, так отчего же реально приглашенным конфузиться?

Зашли. Брюлловский слуга Лукьян не пустил юношей к Карлу Павловичу, где, судя по шуму и смеху, давно уже пьянствовала веселая Кукольникова братия. Гайвазовский хотел уже ретироваться, дабы зайти позже, но тут к ним навстречу вышел сам Карл Павлович в восточных туфлях с загнутыми носами и в роскошном красном халате. После краткого приветствия Брюллов увлек молодых людей за собой, сразу же усадив их к роскошному столу. Некоторых из гостей Айвазовский уже знал — литератор и издатель петербургской «Художественной газеты» Нестор Кукольник время от времени захаживал на выставки, проводимые Академией. Вот и вчера был на открытии, да не просто был, а клятвенно обещал разместить статью. Говорили, будто бы сам Пушкин нацарапал ему несколько стихотворных строк о понравившихся скульптурах.[65] Ованес сам не видел, как Александр Сергеевич писал на выставке стихи, но почему бы тому и не написать? У Пушкина замечательно легкое перо. Повезет тому, кого отметит в своей статье Нестор Кукольник или сам Александр Сергеевич. Напротив молодых людей восседал господин потрепанного вида с сизым носом и живописно торчащими во все стороны кудрями. «Пьяненко», — представил незнакомца Карл Павлович.