Айвенго

– Пожалуйста, не толкуй мне о том, что кого-то нужно освобождать, – сказал Ательстан. – Спасибо, что хоть сам-то я освободился. Для меня теперь важнее всего хорошенько наказать подлеца аббата. Повешу его на самой верхушке конингсбургской башни как есть – в стихаре и в епитрахили, а если его жирное брюхо не пролезет по лестнице, велю втащить его по наружной стене.

– Но, сын мой, – сказала леди Эдит, – подумай о его священном сане!

– Я думаю о своем трехдневном посте, – отвечал Ательстан, – и жажду крови каждого из них. Фрон де Беф сгорел живьем, а виноват был меньше их, потому что кормил своих пленников вполне сносно, если не считать, что в последний раз в похлебку положили слишком много чесноку. Сколько раз эти лицемеры и неблагодарные рабы сами напрашивались ко мне на обед, а мне даже не дали пустой похлебки и головки чесноку! Всех казню, клянусь душой Хенгиста!

– Но римский папа, мой благородный друг… – начал Седрик.

– А хоть бы и сам Сатана, мой благородный друг, – перебил его Ательстан. – Казню, да и только! Будь они самые лучшие монахи на земле, мир обойдется и без них.

– Стыдись, благородный Ательстан! – сказал Седрик. – Стоит ли заниматься такими ничтожными людишками, когда перед тобой открыто поприще славы! Скажи вот этому норманнскому принцу, Ричарду Анжуйскому, что хоть у него и львиное сердце, но он не вступит без борьбы на престол Альфреда, пока жив потомок святого Короля Исповедника, имеющий право его оспаривать.

– Как! – воскликнул Ательстан. – Разве это – благородный король Ричард?

– Да, это Ричард Плантагенет, – отвечал Седрик, – и едва ли следует напоминать тебе, что он добровольно приехал сюда в гости, – следовательно, нельзя ни обидеть его, ни задержать в плену. Ты сам хорошо знаешь свои обязанности по отношению к гостям.

– Еще бы мне не знать! – сказал Ательстан. – А также и обязанности верноподданного: от всего сердца свидетельствую ему свою верность и готовность служить.

– Сын мой, – воскликнула леди Эдит, – подумай о твоих собственных королевских правах!

– Подумай об английских вольностях, отступник! – сказал Седрик.

– Матушка, и вы, друг мой, оставьте ваши попреки, – сказал Ательстан. – Хлеб, вода и тюрьма – великолепные укротители честолюбия. Я встал из могилы гораздо более разумным человеком, чем сошел в нее. Добрую половину этих тщеславных глупостей напел мне в уши не кто иной, как тот же вероломный аббат Вольфрам, а вы теперь сами можете судить, что он за советчик. С тех пор как начались эти планы и переговоры, я только и знал что спешные поездки, плохое пищеварение, драки да синяки, плен и голодовку. К тому же я знаю, что все это кончится избиением нескольких тысяч невинных людей. Говорю вам: я хочу быть королем только в своих собственных владениях, и нигде больше! И первым делом моего правления будет повесить аббата.

– А как же Ровена? – спросил Седрик. – Надеюсь, ты не намерен ее покинуть?

– Эх, отец Седрик, будь же благоразумен! – сказал Ательстан. – Леди Ровена ко мне совсем не расположена. Для нее один мизинец перчатки моего родственника Уилфреда дороже всей моей особы. Вот она сама тут и может подтвердить справедливость моих слов. Нечего краснеть, Ровена: нет ничего зазорного в том, что ты любишь ладного и учтивого рыцаря более, чем деревенского увальня Франклина. И смеяться тоже нечего, Ровена, потому что исхудалое лицо и могильный саван вовсе не заслуживают смеха. А коли непременно хочешь смеяться, я найду тебе более подходящую причину. Дай мне руку, или, лучше сказать, ссуди ее мне, так как я прошу ее по дружбе. Ну вот, Уилфред Айвенго, объявляю, что я отказываюсь… Где ты?.. Эге, клянусь святым Дунстаном, Уилфред исчез. Неужто у меня от истощения все еще в глазах рябит? Мне казалось, что он сию минуту стоял тут.

Все стали оглядываться в поисках Айвенго, но он исчез. Наконец выяснилось, что за ним приходил какой-то еврей и что после короткого разговора с ним Уилфред позвал Гурта, потребовал свой панцирь и вооружение и уехал из замка.

– Любезная родственница, – сказал Ательстан Ровене, – я не сомневаюсь, что только особо важное дело могло заставить Уилфреда отлучиться. Иначе я сам с величайшим удовольствием возобновил бы…

Но в ту минуту, как, озадаченный отсутствием Уилфреда, он выпустил руку Ровены, она тотчас ускользнула из комнаты, находя, вероятно, свое положение слишком затруднительным.

– Ну, – сказал Ательстан, – из всех живущих на земле менее всего можно полагаться на женщину, правда не считая монахов и аббатов. Ей-богу, я думал, что она, по крайней мере, скажет мне спасибо да еще поцелует в придачу. Эти могильные саваны, наверно, заколдованы; все бегут от меня, как от чумы… Обращаюсь теперь к вам, благородный король Ричард, и повторяю свою клятву в верности, как подобает подданному. А он-то где?..