Айвенго

– Что же, рыцари, неужели ни один из вас не решится преломить копье с Ричардом? Эй, господа храмовники! Ваши дамы, должно быть, уж очень смуглы, коли ни одна не стоит осколка копья, сломанного в честь ее!

– Слуги святого Храма, – возразил гроссмейстер, выезжая вперед, – не сражаются по таким пустым и суетным поводам. А с тобой, Ричард Английский, ни один храмовник не преломит копья в моем присутствии. Пускай папа и монархи Европы рассудят нас с тобой и решат, подобает ли христианскому принцу защищать то дело, ради которого ты сегодня выступил. Если нас не тронут – и мы уедем, никого не тронув. Твоей чести вверяем оружие и хозяйственное добро нашего ордена, которое оставляем здесь; на твою совесть возлагаем ответственность в том соблазне и обиде, какую ты нанес ныне христианству.

С этими словами, не ожидая ответа, гроссмейстер подал знак к отбытию. Трубы заиграли дикий восточный марш, служивший обычно сигналом к выступлению храмовников в поход. Они переменили строй и, выстроившись колонной, двинулись вперед так медленно, как только позволял шаг их коней, словно хотели показать, что удаляются лишь по приказу своего гроссмейстера, а никак не из страха перед выставленными против них превосходящими силами.

– Клянусь сиянием Богоматери, – сказал король Ричард, – жаль, что эти храмовники такой неблагонадежный народ, а вот уж выправкой и храбростью они могут похвалиться.

Толпа, подобно трусливой собаке, которая начинает лаять, когда предмет ее раздражения поворачивается к ней спиной, что-то кричала вслед храмовникам, выступившим за пределы прецептории.

Во время суматохи, сопровождавшей отъезд храмовников, Ревекка ничего не видела и не слышала. Она лежала в объятиях своего престарелого отца, ошеломленная и почти бесчувственная от множества пережитых впечатлений. Но одно слово, произнесенное Исааком, вернуло ей способность чувствовать.

– Пойдем, – говорил он, – пойдем, дорогая дочь моя, бесценное мое сокровище, бросимся к ногам доброго юноши!

– Нет, нет, – сказала Ревекка. – О нет, не теперь! В эту минуту я не решусь заговорить с ним! Увы! Я сказала бы больше, чем… Нет, нет… Отец, скорее оставим это зловещее место!

– Но как же, дочь моя, – сказал Исаак, – как можно не поблагодарить мужественного человека, который, рискуя собственной жизнью, выступил с копьем и щитом, чтобы освободить тебя из плена? Это такая услуга, за которую надо быть признательным.

– О да, да! Признательным и благодарным, благодарным свыше всякой меры, – сказала Ревекка, – но только не теперь. Ради твоей возлюбленной Рахили молю тебя, исполни мою просьбу – не теперь.

– Нельзя же так, – настаивал Исаак, – не то они подумают, что мы неблагодарнее всякой собаки.

– Но разве ты не видишь, дорогой мой отец, что здесь сам король Ричард, и, стало быть…

– Правда, правда, моя умница, моя премудрая Ревекка! Пойдем отсюда, пойдем скорее. Ему теперь деньги понадобятся, потому что он только что воротился из Палестины, да говорят еще, что вырвался из тюрьмы… А если бы ему понадобился предлог к тому, чтобы меня обобрать, довольно будет и того, что я имел дело с его братом Джоном… Лучше мне пока не попадаться на глаза королю.

И, в свою очередь увлекая Ревекку, он поспешно увел ее с ристалища к приготовленным носилкам и благополучно прибыл с нею в дом раввина Натана Бен-Израиля.

Таким образом, еврейка, судьба которой в этот день представляла для всех наибольший интерес, скрылась, никем не замеченная, и всеобщее внимание устремилось теперь на Черного Рыцаря. Толпа громко и усердно кричала: «Да здравствует Ричард Львиное Сердце! Долой храмовников!»

– Несмотря на эти громогласные заявления верноподданнических чувств, – сказал Айвенго, обращаясь к графу Эссексу, – хорошо, что король проявил предусмотрительность и позвал тебя, благородный граф, и твоих воинов.

Граф Эссекс улыбнулся и тряхнул головой.

– Доблестный Айвенго, – сказал он, – ты так хорошо знаешь нашего государя, и все же ты заподозрил его в мудрой предосторожности! Я просто направлялся к Йорку, где, по слухам, принц Джон сосредоточил свои силы, и совершенно случайно встретился с королем. Как настоящий странствующий рыцарь, наш Ричард мчался сюда, вслед за тобой, желая самолично решить судьбу поединка и тем самым завершить эту историю еврейки и храмовника. Я с моим отрядом последовал за ним почти против его воли.

– А какие вести из Йорка, храбрый граф? – спросил Айвенго. – Мятежники ждут нас там?

– Не более, чем декабрьские снега ждут июльского солнца, – отвечал граф. – Они разбежались! И как ты думаешь, кто поспешил привезти нам эти вести? Сам принц Джон, своею собственной персоной.

– Предатель! Неблагодарный, наглый изменник! – сказал Айвенго. – И Ричард приказал посадить его в тюрьму?

– О, он его так принял, как будто встретился с ним после охоты! – сказал граф. – Указал на меня и на наших воинов и говорит ему: «Вот видишь, брат, со мной тут сердитые молодцы, так ты поезжай лучше к матушке, передай ей мою сыновнюю любовь и почтение и оставайся при ней, пока не умиротворятся умы людей».