Айза

— Думаю, будет лучше, если вы отвезете нас обратно в Сан-Карлос, — предложила Аурелия. — Вы были с нами очень добры, и мы не хотим усложнять вам жизнь.

— Нет! Ни за что, — запротестовала Селесте. — То, что ее слова произвели на меня впечатление, не имеет значения. На меня нашло, вот и всё. Иногда нам требуется встряска, потому что наша жизнь становится монотонной. — Она задумчиво погладила стакан, но не стала пить, а опять посмотрела на просвет и продолжила, словно в действительности говорила скорее для себя, чем для присутствующих: — Уже несколько лет я занимаюсь только разведением лошадей и управлением хозяйством, не думая о будущем и — что еще хуже — даже о прошлом. — Женщина помолчала, но никто не проронил ни слова: все замерли в ожидании, понимая, что Селесте Баэс пытается оправдаться или извиниться за недавний инцидент, из-за которого ей наверняка было стыдно. — Я была совсем молодой… — Она повернулась и взглянула прямо на Айзу: — Я, наверно, была в твоем возрасте, когда родила ребенка, на которого мне не позволили даже взглянуть, потому что он был пятном на добром имени Баэсов. — Селесте усмехнулась. — Имени, которое мой отец истрепал в сотнях борделей, а моя тетка Эсмеральда — по исповедальням и ризницам. Поэтому я никогда не хотела сюда возвращаться. Я боялась встретиться с воспоминаниями. — Она перевела взгляд на Аурелию и ее сыновей. — Однако, когда я встретила вас, страх исчез, и я даже почувствовала необходимость вернуться — как знала, что случится что-то необычное. Возможно, это и больно, но все же лучше, чем прозябать и дальше. — Женщина встала, и выражение ее лица вдруг стало умиротворенным. — Останьтесь! — попросила она. — Останьтесь, потому что я уверена, что здесь вы обретете покой, в котором нуждаетесь.

Селесте направилась к двери; глядя на нее, невозможно было понять, какое количество алкоголя она выпила, разве что глаза блестели больше, чем обычно, и уже в дверях она сказала:

— Я прошу у вас прощения. Вот, выговорилась за много лет. — На ее лице мелькнула обычная полуулыбка. — Такое больше не повторится.

Она быстро сбежала по деревянным ступеням, и до всех собравшихся донеслись ее голос: она подбадривала коня — и звук копыт, удаляющихся галопом по высохшей равнине.

В течение нескольких минут никто не двигался с места. Всех ошеломил неожиданный и сбивчивый монолог: это было совсем не похоже на женщину, успевшую продемонстрировать сильный характер и несгибаемую волю. Наконец Акилес Анайя протянул руку за кофейником и сказал:

— Клянусь своим тайтой, она в жизни так не поступала. Она всегда была льянеро и не любила чесать языком. Но вообще-то я ее понимаю. От природы она женщина мягкая, но выросла в такой обстановке, где самое главное достоинство — быть настоящим мужиком. Это все равно как если бы скрестили кобылу с быком. Мне что-то не приходилось видеть жеребенка с рогами.

~~~

Селесте Баэс оказалась права, и в льяно Пердомо на какое-то время обрели покой, который был им необходим, ведь с той самой ночи праздника Святого Иоанна, когда Асдрубаль нанес роковой удар в сердце одному из обидчиков своей сестры, у них не было ни минуты передышки.

Равнина — а в ее бескрайних пределах это место, суровое и в то же время тихое, красивое и пустынное, — предоставила семье и особенно Айзе, самой восприимчивой из всех Пердомо, идеальное пространство и неспешное течение времени — необходимые условия для того, чтобы осмыслить перемены, которые произошли в ее теле и сознании, превратив ее из сумасбродной и дерзкой девчонки в зрелую и уравновешенную женщину.

Здесь не было навязчивых мужчин — только ее братья, старый управляющий, сердечный и радушный, да двое безучастных ко всему индейцев. Они жили со своими семьями неподалеку и, как могли, выполняли работу пеонов в полузаброшенном имении, где не соглашались работать настоящие льянеро, поскольку их нечем было сюда завлечь.

В «Кунагуаро» не было одичавших животных, за которыми надо было гоняться по равнине до тех пор, пока ловко накинутый аркан в два счета не сваливал их на землю и раскаленное железо не оставляло на шкуре клеймо нового хозяина. Здесь уже не проводили увлекательных родео с целью укротить самых строптивых жеребят, превратив их в послушных животных для верховой езды, которым впоследствии предстояло носиться по саванне или проявить себя на лучших ипподромах континента. Здесь не устраивали охоту на каймана, тигра, пуму или анаконду. Здесь не было ни рома, ни песен у костра после долгого рабочего дня на пастбище или в мелколесье, а главное, здесь не осталось женщин, если не считать двух увядших индианок с обвисшими до пояса грудями и детишками на руках.