Линда приблизилась к окну. По дорожке между деревьев шагала к канцелярии Джоди – целеустремленно, не глядя по сторонам. Двор был пуст: ни учителей, ни учеников, ни уборщиков. Хорошо, что Джоди работала в другом здании. Оставаться с ней наедине Линде не хотелось бы.
Словно услышав чужие мысли, Джоди застыла, обернулась и посмотрела прямо в окно. Линда побледнела, отпрянула – вдруг ее заметили?
Сердце бешено стучало, словно после столкновения с кошмарным чудовищем, в ушах шумело. Линда с тревогой прислушалась – не хлопнет ли дверь? Не простучат ли шаги? Не вернется ли Джоди?
Почему? Чего ей бояться? Она у себя в кабинете, работает. И взбрело же ей в голову прятаться, отскакивать от окон, прислушиваться к шагам! Смешно. Фрэнк живот надорвал бы.
Но, как бы Линда ни старалась убедить себя в нелепости происходящего, напряжение не отпускало. Взвинченная и напуганная, она лишь через несколько минут набралась мужества вновь выглянуть в окно. Двор был пуст.
Линда перевела взгляд на небольшое одноэтажное здание. Канцелярия. Последнее время там царила какая-то странная атмосфера. Заходить туда стало неуютно.
Все из-за Бобби. В последнее время та вела себя, как еще один директор. Ей поменяли название должности и повысили зарплату – теперь Бобби называлась не секретарем, а административным координатором, – и это явно вскружило ей голову. В обязанности Бобби по-прежнему входило отвечать на звонки, набирать приказы и подхалимничать перед Джоди, однако Бобби, похоже, возомнила себя властелином всего обозримого. «Власть людей портит», – заметил по этому поводу Стив Уоррен.
Канцелярия превратилась для Линды в очень неприятное место. На злополучном голосовании Бобби, судя по всему, и вправду записала фамилии недовольных и затаила на них злобу. Стоило Линде прийти за почтой или за ксерокопией, как секретарь –
Линда задумчиво смотрела на здание канцелярии. Что там сейчас делает Джоди? Из головы не выходило странное поведение директрисы, ее жуткий взгляд, когда она застыла посреди двора и уставилась на Линду в окне – прямо мороз по коже. Воображение нарисовало, как Джоди неподвижно сидит в темном-темном кабинете: на губах играет дьявольская усмешка, а горящие глаза неотрывно смотрят на нечто, невидимое глазу простого смертного.
Линда вздрогнула, отвернулась. Так, пора браться за работу. И чем быстрее, тем лучше. Хватит раздувать слона из каждой мухи.
Вчера привезли большую коробку – закупленные на класс экземпляры «Колыбели для кошки» Курта Воннегута – и бросили ее рядом со стопками писчей бумаги. Все это нужно было распаковать. Линда поставила книги в этажерку, бумагу спрятала в шкафчик. Ночные сторожа вытерли обе доски, хотя Линда оставила им записку с просьбой ничего не трогать. Пришлось кропотливо восстанавливать записи. Наконец Линда устроилась за столом и распечатала батончик-мюсли.
Неожиданно стало тихо. Чересчур тихо. Она не замечала этого, пока трудилась, но теперь тишина показалась гнетущей. До Линды вдруг дошло, что она в здании одна-одинешенька. Она вскочила и заперлась изнутри.
Надо отвлечься. На полке за преподавательским столом стоял переносной CD-плеер. Не какая-нибудь маленькая штучка с наушниками, вроде «Айпода», нет – обычный дешевый проигрыватель, купленный несколько лет назад. Линда поставила диск старой группы «Назз», подаренный Фрэнком в июне на день рождения. Она думала заняться учебными планами, но вместо этого просто сидела и слушала музыку. В подростковом возрасте у Линды был оригинальный виниловый альбом этой группы, и сейчас хорошо знакомые аккорды вернули ее в юность. Даже тогда песни «Назз» уже считались пережитком прошлого, музыкой предыдущего поколения, но в том и состояла их притягательность. В школе Линда почти не ходила на свидания и после переезда Мэдди, своей лучшей подруги, чувствовала себя ужасно одинокой и заброшенной. Спасала музыка – гнала одиночество прочь. Особенно музыка конца шестидесятых – начала семидесятых. Линда часами слушала записи у себя в комнате, и песни вели с ней беседы. Группы вроде «Назз» не просто понимали и отражали ее чувства, они давали надежду. Композиции, пришедшие из прошлого, были полны наивности и целомудрия своей эпохи и одновременно указывали путь в завтрашний день, который будет лучше сегодняшнего.