Безумный Король, взревев, как дикий вепрь, оттолкнул от себя Аргента, рукой мазнул по пробитой броне. Рана была не смертельна и не опасно, но очень болезненная и обидная.
— Трус! — взревел Король, глядя в чистое, белое лицо Аргента. — Боишься, не смеешь убить?
— Ищу, где ты припрятал свое черное сердце, — язвительно отозвался Аргент, и его меч коварно метнулся к Безумному Королю. Однако Король-некромаг поспел за этим ударом, его огромный тяжкий меч неожиданно ловко отклонил удар черного изящного клинка Аргента, и противники снова сшиблись, рубясь быстро, зло и сильно, не уступаю друг другу ни в мастерстве, ни в силе, танцуя жуткий танец смерти.
Сверкающее оружие мелькало, словно было единственным живым в этом прогнившем пыльном мире. Никогда еще ни Уна, не Дерек не видели зловещего, строгого Аргента настолько страшным и беспощадным. Глядя на его развевющийся черный плащ, черной алмазной мглой обвивающий его руки и все усиливающий черный меч, рвущийся к телу Безумного Короля, они не видели своего ректора — они видели сорвавшегося с цепей верного пса Алого Короля, безжалостного, хладнокровного, неумолимого, целеустремленного убийцу, ожившее зло. И его руки… невозможно было поверить в то, что они умеют ласкать и быть нежными и мягкими. Когда-то они держали перо; теперь, с той же страстью и радостью они сжимают рукоять смертельного оружия, и тот, кто виновен в этом, отбивая град обрушившихся на него ударов, наверное, тысячу раз пожалел, что своей жестокостью сам вложил в руку светлого Поэта меч.
Светлый нож, прочертив в воздухе ослепительную и быструю, как молния, дугу, яростно и зло взлетев, полоснул по изувеченному лицу Короля-некромага, едва не разодрав ему рот от уха до уха, и Безумный Король заорал от боли и оскорбления, нанесенного ему, попятившись и рукой зажимая раненное лицо, выплевывая осколки разбитых лезвием зубов. Сквозь пальцы его текла кровь, и казалось, это кровь его жертвы, которую он жадно пожирает, захлебываясь погубленной жизнью.
— А ты повзрослел, Поэт, — еле слышно прохрипел король. — Научился драться. Но твои булавочные уколы не остановят меня.
— Я просто сделал тебе рот пошире, чтоб разобрать твои слова, когда ты будешь признаваться мне, где спрятал свое черное сердце, — яростно выдохнул Аргент, переводя дух, горящими глазами неотрывно глядя в лицо Безумного Короля.
— Нет никакого сердца, Поэт, — хрипло расхохотался Король. Его порезанный рот разевался уродливо и жутко, и, казалось, эта рана ничуть не беспокоит его. — Только вы, романтичные идиоты, могли поверить в то, что я придаю какое-то особое значение форме вещей… сердце! Какая пошлая, наивная, детская глупость! Можно подумать, вы одни умеете
Он снова расхохотался, издеваясь, всем своим видом выказывая пренебрежение к противнику, и Аргент, ни слова не говоря, снова кинулся на него — яростно и неудержимо, как пес, рвущийся к горлу врага.
— Я разучился верить лжецам, — кратко бросил он, и его голос слился с лязгом столкнувшегося оружия.
Безумный Король, отбив атаку Аргента, сам нанес ему не менее сокрушительный, тяжелый удар — от него Аргент вытянулся в струну, принимая на себя всю тяжесть могучего огромного тела некромага, закованного в броню, дрожа от напряжения каждой мышцей и бесстрашно глядя на все ближе и ближе придвигающееся к его лицу изуродованное и окровавленное лицо Безумного Короля.
— Ты все равно не узнаешь Правды, Поэт, — зловеще прохрипел Король окровавленным разодранным ртом, и Аргенту показалось, что он улыбается. — Она может быть у тебя под носом, а ты не видишь ее… Время истекает, Поэт. Еще пара минут — и Хранитель будет призван мной и станет Зеленым Драконом. Моим Драконом. Он уничтожит все, весь мир, все, что тебе дорого, и сражаться тебе будет не за что. Все кончено, Поэт. Вы проиграли. Ты опоздал.
На миг Уне, которая с ужасом наблюдала эту жуткую и жаркую плясу смерти, показалось, что что-то знакомо блеснуло на груди Безумного Короля. На его нагрудном панцире, в жутком сплетении змей и отлитых их тусклого металла черноглазых черепов.
Она много раз видела броню Аргента близко; разглаживала узоры пальцами, рассматривала причудливую мозаику черной чешуи. И неправильной формы сердце — маленький, прозрачный дымчато-черный бриллиант, — она видела не раз. Раз от раза менялись, словно цветы в калейдоскопе, сочетания черных мелких пластинок, выкладывая каждый раз новый узор на теле магистра, но это сердце, словно небрежный осколок, каждый раз было на месте. Под левой грудью; как раз напротив настоящего — живого, — сердца.
Уна знала каждую его грань, оттенок черной мути, наполняющей его, словно запертый в бутылке дым.
И теперь, когда Король поднял руки, занося над головой меч, чтоб нанести сокрушительный удар Аргенту, на его груди, на том же самом месте, блеснул раскаленным добела светом знакомый силуэт.
— Череп, Аргент! — крикнула Уна. — Череп!