— Дорогая, твой отец очень вспыльчив и даже жесток. Я много лет провела рядом с ним, надеялась его изменить. Но это невозможно. Нельзя переделать взрослого человека, он — самостоятельная личность. Я очень устала… Но это не значит, что папа плохой. Просто мы с ним по-разному смотрим на одни и те же вещи. И в реальности мы давно уже остыли друг к другу. Он слишком много средств «вложил» в мою раскрутку, и боится, что потеряет инвестиции. Но, даже если мы расстанемся, у него есть ты. Скажи ему об этом! В этом мире можно рассчитывать только на семью. Моя — осталась в России, в маленьком детском приюте. Здесь у меня был только твой папа. Он сделал из меня известную актрису, ту, кем я мечтала стать с детства. Он подкупил меня исполнением самой заветной мечты. Но сейчас, оглядываясь назад, я не чувствую радости. Его помощь, как тяжёлые костыли, без которых я не могу ходить… — Триша вдруг заплакала.
Её прекрасные зеленые глаза заволокла мгла накопленного годами одиночества. Локоны, тускло поблескивающие в свете ламп, как старинные монеты потерянного клада, в беспорядке разметались по плечам…
Астильба запомнила её такой — настоящей. Триша, чьё имя в России когда-то звучало «Римма», носила много масок. Она смело противостояла любой юной актрисе, желавшей сбросить ее с пьедестала. Мать Астильбы обожали не только за талант, но и за характер. Сейчас же, сидя в кресле, сломленная ссорой с Рейнольдом, она выглядела юной и потерянной. Эсти не понимала её отношения к отцу. Он поднял на неё руку, зачем она его защищает? Астильба теперь не сможет смотреть в его сторону без отвращения. Как можно просто закрыть глаза и жить дальше?
…Слова матери Эсти поняла очень скоро. После трагедии на съёмках, которая унесла жизнь Триши, отец метался, словно раненый зверь. Безутешный, он мучился, целыми днями ничего не ел и не пил. Часто запирался в своём кабинете. Спасала прислуга. Астильба под присмотром няньки питалась хорошо. Но только затем, чтобы ее не трогали, не спрашивали ни о чём. Какое-то время после смерти матери она совсем не разговаривала, и на вопросы друзей семьи и журналистов, безразлично качала головой.
В мир живых отца вернула работа. Он погрузился в неё спустя три недели после похорон, почти не появляясь дома. Эсти, так и не простив отца за ту последнюю ссору с Тришей, не сказала ему слов, о которых просила мать. В отношениях между Рейнольдом и Астильбой возникла трещина. Они отстранились друг от друга. Нуждаясь в отце, как никогда, Эсти думала, что тот сам должен сделать первый шаг к примирению. Но он не спешил. Он словно не замечал существования дочери.
А потом произошло похищение… Когда Кюбрэ сегодня упомянула похищение, Астильба почувствовала больший ужас, чем захотела показать. Кюбрэ не знала, о чём говорила, сравнивая новую жизнь с тем, что самой Эсти довелось похоронить в прошлом.
Один из чокнутых фанатов матери, окончательно лишившийся рассудка после трагедии, выкрал Эсти. И это стало самым страшным событием в судьбе девушки, по крайней мере, до поездки на озеро Каддо.
Глава 5
В воспоминания Астильбы врезался звук открывшейся двери в душевую. Зашуршала занавеска, пропуская Кюбрэ:
— Сколько ты ещё будешь торчать здесь? Мы идём на урок по управлению эсфирами! Лекции «ни о чём» ещё можно пропустить, но практику — никогда! — разъярённая Кюбрэ сверкала глазами, возвышаясь над Астильбой. И, что удивительно, вода в душевой перестала течь. Ни одна капля не упала на белую футболку турчанки. Очевидно, та могла мысленно управлять стихией.
«Надо научиться пользоваться этим душем. Не хочу, чтобы каждый раз меня окатывало, как из бочки. А спрашивать у Кюбрэ не буду. Сама разберусь, так даже интереснее. Да и эсфиры, запирающие дверь, мне пригодятся. Хотя бы избавлюсь от чужих глаз», — твёрдо решила Эсти, поднимаясь с пола.
— Вижу, тебе не стыдно заходить в душ к незнакомому человеку, — Эсти демонстративно протиснулась мимо Кюбрэ и, вернувшись в закуток с гелями и мраморными полочками, подхватила полотенце.
Турчанка без малейшего раскаяния в голосе ответила:
— Тебя тоже нельзя назвать скромницей, учитывая факт, как ты сходу продемонстрировала мне татушку, — последнюю фразу она выделила той же насмешливой интонацией, что и Астильба. Затем, горделиво выпрямившись, девушка вернулась в комнатку Эсти.
Астильба и за это была признательна. Вытерев волосы насухо, насколько возможно, полотенцем, которое (о, чудо!) совсем не намокало и даже приятно грело руки, девушка поторопилась натянуть на себя скромное чёрное бельё без рисунка и вышивки.
А вот в качестве верхней одежды полагалось что-то необычное. Ярко-синяя жилетка из лёгкой струящейся ткани, напоминающей шёлк. Её дополняли тёмно-синие бриджи. Одежда казалась бы повседневной, если бы к костюму также не прилагалась чёрная юбка-миди в стиле «силуэт» с двумя красноречивыми разрезами по бокам, которые доходили до бедренной косточки. Словом, шикарные разрезы! Зато удобно.