Берти вздохнул:
– Да, играть словами и самого себя наделять властью бывает опасно. Так что этот вариант мы оставляем на крайний случай, только если не сработает Золотое Правило Каждого Детектива…
И преподаватель умолк, с аппетитом вонзив зубы в форель.
Шумел водопад. В воздухе висела взвесь легких прозрачных капелек, в каждой из них как будто жило маленькое солнышко. Судя по всему, все эти солнышки брали за образец Голден-Халлу.
Проснулся пес, зевая, процокал поближе и начал старательно обнюхивать Найт: пора познакомиться поближе. Берти кинул ему кусочек рыбы. Пес обрадованно зачавкал.
Разговор как будто прекратился.
– Кхм! Какое правило-то? – напомнила Лади.
– Вот это самое! – сыщик расплылся в улыбке. – Задавай вопросы!
Берти встал и пошел по кругу, размахивая руками, как мельница:
– Спрашивай всегда! И особенно когда тебе предложили спросить (а огр так и сделал в моем задании; тон неважен). Один правильно поставленный вопрос может стоит тысячи ответов. Господа Как, Почему и Аесли – три лучших друга каждого детектива. Они не только помогают в работе, но и вообще – держат твой мозг в тонусе. А еще позволяют тебе оставаться человечным, способным к состраданию. Потому что, как ни странно, равнодушие очень часто рождается из банального непонимания, а непонимание – из того, что мы вовремя не задали тот или иной вопрос…
Голден-Халла снова умолк, гад такой, и остановился четко за спиной у Лади.
Девушке вспомнился неприятный взгляд из Корпуса загадок. Да и вообще – Найт не любила не видеть собеседника. Это было как-то против инстинктов. Это пахло опасностью.
Лади буркнула:
– А сострадание-то здесь при чем?
Берти резко опустился на корточки у нее за спиной и, качнувшись вперед, зашептал в самое ухо:
– При том, что мне как-то грустно, когда новенькая студентка спрашивает всех лекторов подряд об одной и той же весьма странной вещи, а у них это не вызывает абсолютно никаких эмоций. Никаких сомнений. Никакого желания уточнить: почему?
Это был как нож в спину.
Прекрасный день померк.
Ладислава подавилась кусочком рыбы, закашлялась и вскочила на ноги, застигнутая врасплох.
– Вы что, следите за мной? Откуда вы знаете, с кем и о чем я говорю? – резко спросила она, оборачиваясь.
– Может, я просто внимательный.
– А может, и нет?!
– О! Браво, госпожа адептка!
– Хватит шуточек! Вас там не было, шиш с два, в тех аудиториях! И на крыше… На крыше вы в телескоп за пляжем наблюдали! За мной! Поэтому мои микровыражения углядели, верно?! – в ярости рявкнула Найт.
Голден-Халла, не меняя позы, сощурился.
– Ладислава, кажется, я тебя разозлил… – протянул он.
– Ладислава?! – ахнула она. – Значит, имя мое вам тоже известно? А ведь я не представлялась! Может, тогда и в овраге в первую ночь вы меня специально караулили? Может, в чемоданах моих рылись? Что вам от меня надо, а?! – рассвирепела Найт.
Рассвирепела по полной программе.
Потому что больше всего на свете она ненавидела ловушки.
Подвохи. Капканы. Западню. Двойное дно и двойные замки – и не важно, с какой целью сделанные.
Ненавидела, когда все нормально – и вдруг рвется по шву, с треском, неожиданно.
Будь то целая жизнь, перечеркнутая в одночасье, как тогда, в порту; или мирный разговор, растоптанный жутким напоминанием.
Весь водопад, их идиллия, легкие брызги и свежий ветер в одно мгновение разлетелись болью. Берти этого не видел, а у нее цифры на ребре будто зашевелились, смеясь.
Найт зарычала от бессилья.