Когда он отпускает меня и я одна продолжаю путь к беседке, где видна одинокая фигура в черном, тепло его губ остается со мной и согревает, невзирая на чертов мороз, стоящий на улице незримым столбом.
Она почувствовала мое приближение. Конечно, почувствовала…
Поднялась с присущей королеве грацией, обернулась. Наши взгляды встретились, и я ощутила вдруг, как уверенность и чуткие слова Деймона безжалостно ускользают от меня.
— Мама.
Замерла напротив, сцепив перед собой пальцы рук.
Ничего не могла с собой поделать: один взгляд ее бездонных глаз пробирал до дрожи. Сколько бы я ни отрицала, что не боюсь ее, все было очевидно. И она знала о моем страхе. Всегда знала. И всегда этим пользовалась.
— Я… — начала было, но меня резко перебила хлесткая, оглушающая пощечина.
Щека моментально вспыхнула огнем, а к горлу подкатил обжигающий ком унижения и стыда. Сердце яростно забилось в груди, уже и позабыв, как жестоки удары матери, как тяжела ее тонкая, изящная на вид рука.
— Я воспитывала свою дочь как принцессу, а не как одну из тех шлюх, что согревают постель Бекфорда, — произносит с такой же резкостью, какой обладают ее затрещины.
С этими словами из-под ног словно земля ушла. И в образовавшуюся яму канули все мои надежды и мечты.
32. Предупреждение. Диана
— Как ты узнала? — шепчу сквозь комок слез, намеревающийся вырваться в самый неподходящий момент.
Я не стала ничего отрицать, хоть и ее домыслы наверняка отличались от действительности. Не было никакого смысла лгать и доказывать ей, что между мной и Деймоном нет никакой связи, кроме той, что связывает ректора и его адепта. Она не примет ни ложь, ни правду. Не станет слушать. Так было всегда.
Зачем же сейчас пытаться растолковать что-то и верить в ее благоразумие?
— Думаешь, упорхнула из родного гнезда и осталась без присмотра? — продолжает со жгучей сталью в голосе. — Я не позволю тебе позорить наш дом, наше имя, на которое ты плюешь с высокой колокольни. Мы отправляемся в Дерил-де-Лой немедленно. Было ошибкой отсылать тебя в Дивинат.
Слова болью отражаются в сердце. Что угодно — я вынесла бы все, что угодно, — но только не расставание с человеком, к которому прикипела, как молоко к котелку.
— Я не уйду, — говорю четко, еле удерживая сгусток дрожи в груди, чтобы он не разросся и не заставил мой голос дрожать.
Глаза Церрии распахиваются, становясь похожими на огромные черные блюдца, брови взлетают на лоб, но быстро возвращаются к переносице, создавая складку мрачного недовольства. Похоже, она тоже успела отвыкнуть от меня и моего поведения и забыла, что последние два года я начала бунтовать и скалить зубы.
Я умела защищаться. Конечно, умела. Если бы не воодушевляющие слова одного человека, имя которого до сих пор остается для меня загадкой, я никогда бы не выбралась из пучины боли, страдания и унижения. С появлением шрамов я четыре года терпела нападки со стороны всей своей родни, и когда отчаяние уже сомкнулось над головой, нашелся некто, вдохнувший в меня жизнь.
Я начала бороться. За себя, за право решать, какой будет моя судьба. За принадлежащий мне трон.
Поначалу это было похоже на бунт со стороны подростка и продолжалось два года, до тех пор, пока терпение матери и отца не кончилось, а мое тело не стало напоминать иссеченный ствол дерева. Тогда меня отправили в академию Дивинат. И могу с уверенностью сказать, что это было для них самым глупым решением и настоящей ошибкой. Ведь мой бунт перерос в нечто большее…
— Повтори, — вскипая от злости, говорит сквозь зубы.
— Я не уйду.
Не знаю, что она надеялась услышать во второй раз; может, полагала, что ослышалась или что я одумаюсь и сдамся.
Не сдамся.
— Ты в самом деле думаешь, что заинтересовала такого человека? — Иронично изогнула бровь, по всей видимости, решив бить меня по чувствам. — Он играется с тобой, как с очередной ластящейся к его ногам девочкой. Скоро остынет — и тогда ты, как и остальные, окажешься не у дел. С разбитым сердцем,
Я не удержалась и скривилась от ее притворно-ласкового обращения, корнями уходящего в детство, когда я еще представляла для родителей ценность.
— Он подлый и безжалостный человек, — продолжила напирать, кажется, по-своему растолковав мое брезгливое выражение лица. — Ты в курсе, что он был обручен с эльфийской женщиной и что против их брака был как его брат-король, так и король Сандарино? Это был такой скандал… Эльфы не приветствуют смешение крови.
Тень улыбки мелькнула на бледном лице Церрии, и я знала, что она ощутила, как подступает к победе. И все из-за того, что в моих глазах отразилось удивление, а сердце дрогнуло от совершенно новой информации, которую я не желала воспринимать всерьез.