Я огляделась. Небольшой скоростной катер на трех-четырёх человек, явно таноржский, судя по количеству кнопочек и дисплеев на квадратный метр. Я была пристёгнута к комфортному трансформируемому креслу, а вот мои руки оказались свободными. Разумеется, первым делом я потянулась к застёжкам, но отстегнуть их так и не смогла. Заблокированы. Второй мыслью было проверить коммуникатор, но вот его похитители заботливо сняли с моей руки. Надоедливого Анчоуса нигде поблизости видно не было, хотя именно сейчас я не отказалась бы от его компании.
– Где я? – произнесла неожиданно сиплым мужским голосом. Пить хотелось ужасно, да и во рту было ощущение, будто крыса сдохла. Забористой, однако, дрянью меня напичкали.
– А вот модулятор голоса рекомендую выкашлять, да побыстрее. Игнар Павленьтиевич и так громко ругался, узнав, что вы подстриглись и перекрасились, а также изуродовали своё лицо. Боюсь, модулятор голоса станет для него нокаутирующим ударом.
Я хмыкнула, подумав, что для моего отца вряд ли что-то может стать нокаутом, но придержала свои мысли при себе и послушно надавила на искусственный кадык, вызывая приступ сухого кашля. Маленькая серебристая капсула размером с монету упала мне в раскрытую ладонь, и я её успела спрятать как раз за секунду до того, как услышала своего отца.
– Я же сказал сразу же меня позвать, как только она очнётся. В чём дело, Сэмюэль, у тебя плохо со слухом? – голосом Игнара Радосского можно было бы разрезать сталь. Сухой, резкий, властный, пугающе низкий и очень недовольный.
Я видела, как посерел пухловатый мужчина, и мне даже на миг стало его жалко. Лишь на миг, пока я не вспомнила, что он и есть мой похититель. Мой желудок отозвался на высказывание отца громким бурчанием.
– Принеси Анестэйше еды и заодно сообщи Ковину, что он перестарался со своим снотворным. Я просил, чтобы оно действовало пару часов, а не пару суток. Как приземлимся на Танорг, пускай на глаза мне даже не смеет показываться, я очень зол на него. А ведь мог эти два дня провести с дочерью.
Сэмюэль из серого стал совершенно белым и тут же ринулся в направлении двери. Неполную минуту спустя отец всё-таки обошёл моё кресло и встал передо мной во весь свой рост. За те полгода, что мы не виделись, он заметно похудел, отчего острые скулы стали ещё более острыми, а синие глаза – выразительными.
– Ну-с, блудная дочь, рад тебя, наконец, видеть, – произнёс он таким тоном, что теперь отчего-то страх почувствовала я.
– А я тебя не очень… – совершенно искренне призналась я, несмотря на вопящее чувство самосохранения.
Миг – и хлёсткая пощёчина опустилась на мою праву сторону лица. В ухе зазвенело так, что я почувствовала себя оглохшей, а голова безвольно мотнулась в сторону. Если бы я не сидела и не была пристёгнута к креслу, то уже точно валялась бы на полу. От неожиданности и острой боли картинка задвоилась в глазах.
– Это за твой побег и откровенное хамство, – ответил он на невысказанный мною вопрос, а затем досадливо цокнул языком, вынул белоснежный платок и прижал к нижней губе, воспользовавшись моим оцепенением. Отец никогда меня не бил, и случившееся казалось мне дурным сном.
Губа болела так, словно её покусал рой ос. Я хотела отстраниться от чересчур сильного давления, но Игнар Радосский строго прицыкнул:
– Губа рассечена, идёт кровь, – произнёс он таким тоном, будто неудачно вступил ботинком в лужу, а не ударил меня! – Надо остановить. Не хочу, чтобы, когда мы шли по трапу, меня обвинили в жестоком обращении с собственной дочерью. Для журналистов всё должно выглядеть как счастливое воссоединение семьи после того, как Космический Флот нагло выкрал мою дочь.
– Что? Каких журналистов? – от последних слов мне стало дурно настолько, что я сама вцепилась в платок отца.
– Не захранских, разумеется. Ничего не имею против Захрана, но это мусорная планета, из которой я просто выкачиваю деньги и ресурсы. Что касается влияния, то, к моему величайшему сожалению, твоя родная планета его не имеет в виду небезызвестного синдрома Кесслера.
– Твоя родная планета? – это словосочетание слегка царапнуло мой слух. В голове всё ещё шумело от пощёчины.
– А я думал, ты посообразительнее будешь, раз смогла сдать вступительные экзамены в Академию, – скривил губы Игнар Радосский с таким видом, что я мгновенно почувствовала себя маленьким несмышлёным ребёнком, несмотря на возраст.
Мотнула головой. Это он специально так делает и вновь пытается манипулировать мной. Растоптать чувство собственного достоинства, унизить, умалить умственные способности, вбить в голову, что без его поддержки и опеки я никто. А ведь с мамой он поступил точно так же. Год за годом вбивая в её голову, что она слишком слабая здоровьем, ничего не умеет, над ней будут смеяться, если она выйдет на работу, а он способен обеспечить семью… Ничего не значащие фразы, намёки, завуалированные под заботу, лёгкие угрозы, – и мама действительно поверила в его слова.