Академия магии

— Можно назвать и так, — сухо сказала Джейн. — Если верить моему путеводителю, этот дом в три раза больше Галазон-Чейза. Сады проектировал Ле Нотр, [17]и их, по крайней мере, дважды восстанавливали до былого великолепия. Две реки повернули в новое русло, чтобы хорошо заиграли фонтаны. Можно назвать его загородным домом.

Ева-Мария снисходительно кивнула.

— Это не Воле-Виконт, [18]но, полагаю, он довольно величествен, это очевидно. Не самая лучшая работа Ле Нотра. Я должна была, в частности, оценить лабиринт и всю остальную территорию и выяснить, все ли работает по-прежнему хорошо.

Джейн вертела в пальцах бокал коньяка.

— Позволь мне догадаться. Усилия Ле Нотра в Версале и Кенсингтонских садах были не единственными его попытками вторгнуться в область нашей компетенции.

Ева-Мария кивнула.

— Как ты красиво выразилась.

— Погоди. Ты хотела сказать, что Версаль и Кенсингтонские сады заколдованы?

— О да. И если его гения проектировщика оказывалось недостаточно, Ле Нотр был талантливым магом, в чисто экспериментальной области. Он сделал кое-что очень интересное и в Тюильри тоже, — ответила Ева-Мария. — Я думаю, Воле-Виконт — его лучшее произведение, хотя, должна сознаться, там у него было больше материала для работы. Правда, идеальное место. И хороший заказчик тоже немаловажен.

— Как заколдован Версаль?

Ева-Мария слегка нахмурилась, силясь подобрать простые слова для технических объяснений.

— Все работы Ле Нотра были вариациями на одни и те же темы: гармония пропорции, игра с перспективой, ощущение времени. Ему особенно удавалось вызывать негативную реакцию на время и ощущение течения времени.

— Посетители его садов не хотят из них уходить, — объяснила Джейн.

— Ну, да, хотя это несколько прямолинейно, — сказала Ева-Мария. — Он так идеально уравновесил свои сады в нескольких местах, что теоретически возможно видеть сквозь время. Я, правда, никогда не говорила ни с кем, испытавшим это на себе, но мне рассказывали, будто пропорции соблюдены настолько точно, что в Версале сто лет назад можно было встретить самого Ле Нотра, который вышел подышать воздухом через столетие после своей смерти.

Фэрис недоверчиво перевела взгляд с Евы-Марии на Джейн.

— Вы шутите.

— Я сказала — теоретически. — Ева-Мария улыбнулась. — Дело в том, что сады растут. Постепенно перспектива меняется, пропорции меняются. Теперь можно увидеть его шагающим по щиколотку в земле. Или услышать его, но не увидеть. И чудесно то, что даже если бы сам Ле Нотр был действительно там, он бы не захотел уходить.

— Даже через сто лет? — спросила Фэрис, подумав о Хиларионе.

— Ты не почувствовала бы этих ста лет. Ты бы стерла ноги до крови и не заметила этого, пока не ушла бы оттуда, — сказала Ева-Мария. — Но вот что действительно представляет интерес в Севенфолде — так это лабиринт.

— Лабиринт? Как Хэмптон-Корт? — спросила Джейн.

— Он больше похож на лабиринты Тройтауна в Англии, построенные из покрытых дерном валов. Его схема очень напоминает узор из камней, выложенный на полу Шартрского собора. Ле Нотр отчасти достигал желаемого эффекта при помощи кустарников, в этом здешний лабиринт похож на Хэмптон-Корт. Но он называется лабиринтом и, хотя это не лучшее произведение Ле Нотра, все же производит впечатление.

— Значит, он выдержал твою проверку? — спросила Джейн.

— Мне пришлось сделать некоторые небольшие поправки, как хотел король.

Фэрис усмехнулась.

— Не говори мне, что он вызвал колдунью Гринло из самого Парижа, чтобы подстричь свои кустарники. Как это похоже на Паганеля.

Но Ева-Мария осталась серьезной.

— Я всего лишь восстановила лабиринт в его первоначальном рабочем состоянии. Пропорции изменились, но теперь он почти такой, каким его задумал создатель. — Она поколебалась. — Это не моя тайна, и я не могу ее раскрыть, вы понимаете? И все же я нарушу оказанное мне доверие и расскажу вам вот о чем. Если будете в гостях у короля в Севенфолде, не входите в лабиринт. Потому что, если войдете, вы не выйдете оттуда, пока король этого не пожелает.

На следующее утро Бринкер пригласил Фэрис к завтраку. Она приняла приглашение, хотя и не без подозрений, и после отъезда Евы-Марии прошла в роскошный номер, который занимали дядюшка с Агнес. Агнес плохо себя чувствовала и не вышла, поэтому Фэрис осталась наедине с Бринкером.

— Не правда ли, это проявление храбрости с моей стороны — принимать тебя без телохранителя? — заметил Бринкер, когда Фэрис подали еду. — Но я всегда славился храбростью.

— Ты не дождешься от меня извинений, поэтому оставь свои намеки. Во всяком случае, я ничуть не жалею, что сделала это. Ты меня спровоцировал.

— Знаю. Конечно, по моим представлениям, это не сулит ничего хорошего твоей карьере дипломата.

— И хорошо, если так. Моя карьера резко оборвется, как только я достигну совершеннолетия. Осталось три недели.

— Двадцать дней.

— Значит, ты тоже считаешь дни. Я тронута.