Академия относительности

— Думаешь, наш малыш ему такое устроит?

За «наш» очень хотелось укоротить кое-кому торчащие уши, но пришлось сдержаться и ответить:

— Он сам себе устроит после очередной выходки Раэля.

— Да уж, тут ты прав. Твой братец не уступает тебе в «умности» проделок.

— Продолжает заигрывать с врагом?

— Можно и так сказать. Впрочем, речь не о нём. Иллири, за коей Бездной ты проводишь несанкционированные дуэли с та Магхзаном, да еще и без секундантов? Жить надоело? Или на плаху захотел?

Мне совершенно нечего было на это ответить — эти дуэли, конечно же, глупость несусветная, как будто нам спаррингов на боёвке не хватает…

— Хоть какое-то развлечение.

— Хочешь сказать, что это ты так сублимируешь? Да найди себе уже кого-нибудь для здорового траха и перестань страдать идиотизмом!

Давно бы нашёл, если бы… Εсли бы.

— Иллири? Вернись на грешную землю…

Признаться, действительно непростительно надолго замолчал, пытаясь вспомнить, когда последний раз кормился.

— Так, судя по твоему крайне тупому выражению лица, ты сейчас задумался о чём-то невероятно серьёзном… Выкладывай.

— Подсчитываю сколько времени прошло с последнего…

— Если ты не можешь сказать сразу, значит слишком много.

— Слишком.

— И почему так?

Спрятавшись за чашкой чая пытался найти ответ на непростой вопрос. «Почему» или «от чего» будет вернее?

— Не знаю. Не хочу. Не нужно.

Золотистая бровь знакомо изогнулась:

— Ты не болен часом?

— Болен. Ты знаешь кем. Чем.

— Ещё раз убеждаюсь в том, что вы братья. Заскоки у вас тоже одни на двоих. У меня в последнее время вообще складывается впечатление, что я разговариваю с более взрослой версией Ρаэля. Более взрослой, но отнюдь не более умной.

— Может хватит? — нотки недовольства прозвучали в моём голосе.

— Давно уже хватит, но вы продолжаете маяться дурью, вместо того, чтобы обращать внимание на важное. Иллири, сделай всем одолжение — найди себе кого-нибудь для утех и поддержания сил, амулет штука хорошая, но на одной заимствованной энергии ты долго не протянешь. Вроде как совсем недавно ты уговаривал Раэля не ограничивать и не ограничиваться, а сам?

А сам даже не думаю о сексе. Смешно. Не дождавшись от меня никакой явной реакции, остроухий несколько секунд помедлил, словно на что-то решаясь, а потом отставил чашку и похлопал по мягкой диванной подушке подле себя.

— Иди ко мне.

Это он что сейчас предлагает?

Тональность голоса Камы вновь сменилась, когда он томно протянул:

— Не будь букой, ты тогда так и не закончил начатое, а я так и не провёл эксперимент до конца.

— Папочка, тебе не кажется, что ты опэхел?!

— Ммм, «папочка»? Новые грани инцеста? Тебя именно это заводит? — произнёс эльф, почти стекая с дивана и подвигаясь ближе ко мне.

Видеть его коленопреклонённым передо мной оказалось неожиданно приятно. И в столь многих смыслах, что я даже не сразу разобрал лёгкий флёр возбуждения, окруживший нас. А Камаэль тем временем уже подкрался вплотную, тягучим движением взобрался сверху, буквально оседлал меня и заглянул в глаза:

— Только не говори мне, что ты об этом не думал.

Не скажу, врать лень.

— И не лги, что тебя тогда не зацепило.

Не буду.

— Наведённые чувства на пустом месте невозможны.

Невозможны.

Моя рука скользнула по крепкому бедру, по гладкому материалу штанов, обхватила ладную, но такую наглую задницу и резко придвинула вплотную, заставляя зрачки бледно-голубых глаз расшириться. Камаэль опёрся в спинку кресла над мои плечами, навис так близко, что запах вереска вновь ударил по рецепторам, но не прикоснулся, ничего не сказал, молча разглядывая меня, словно чего-то ожидая. Α мне вдруг стало интересно:

— И как далеко ты готов зайти?

— Не знаю…

И никакой придури во взгляде, никакого притворства и деланной томности в словах. Неожиданно честный ответ и болезненно-искренний выдох:

— Пожалуйста…

А потом он опустил щиты, одновременно с этим проецируя эмоции и меня затопила волна смешанных чувств: тоска по несбыточному, любопытство, немного самоиронии, море упорства, щепотка уязвлённой гордости, и всё это щедро приправлено желанием, замешанным на отчаянной попытке избежать одиночества. Можно было бы сбросить его зов, вырваться из пут дурманящего желания, но зачем? Я знаю, что это ничего не значит, он знает, что этим ничего не добьётся, так может и не стоит всё усложнять? Может как раньше, как было? Не с ним, но с сотнями других?

За первым поцелуем я потянулся сам, впился в жёсткий рот, заставляя его поддаться, раскрыться, впустить язык и позволить провести кончиком по зубам, погладить нёбо, чтобы тут же вновь сменить нежность на боль и грубо прихватить в укусе нижнюю губу. Вот теперь все чувства отошли на задний план, оставив лишь животное вожделение, жажду обладания и принадлежности. И обрывки мыслей диктующие простые решения.