Академия Ранмарн

И мое сердце замерло… «Я заболел вами» — это почти признание в чувствах, которые на Таларе запрещены. Любовь — болезнь. Неправильная, нелогичная, странная. И в нашем языке словосочетание «люблю тебя» давно заменено на «заболел тобой». Я должна это остановить! Прекратить на стадии формирования. Но… сердце замирает, и губы снова и снова беззвучно повторяют его слова: «Я заболел вами… Лирель…» Что же я делаю? Он, он обучающийся, он не понимает, что творит… Но я, я знающая, я должна это остановить… И в тот момент, когда почти собралась с силами… Поцелуй! Нежный, едва ощутимый… ласковое касание его губ…

Все, так больше не может продолжаться. Резко развернулась, посмотрела в фиолетовые глаза:

— Инор Агейра, что вы себе позволяете! Отойдите от меня немедленно! Как вы смеете говорить подобное вашей знающей? Вы понимаете, что это недопустимо?! — Я била его фразами, используя специальные, запрещенные тона голоса. Он вздрогнул и сделал шаг назад. — Я ваша знающая, инор Агейра! Вы не имеете права даже помышлять о личных отношениях! О вашем поведении будет доложено курирующему!

Его взгляд стал каким-то странным, тяжелым и таким… словно ему больно от моих слов. С перестуком подъехал перемещатель, я понимала, что долго он ждать не будет.

— Это недопустимо, инор Агейра, — уже мягче произнесла я, — прошу вас, никогда больше не подходите ко мне и не прикасайтесь… — Хотелось кричать, а я лишь попросила: — Пожалуйста… Ради меня…

Он вздрогнул, кивнул в ответ, сделал еще шаг назад и одними губами ответил:

— Хорошо… маноре Манире…

Я уезжала по прозрачной трубке мигана и умоляла себя не оглядываться. Слезы текли по щекам, глупые бесполезные слезы, застилающие панораму любимого города, застилающие все мое будущее. Я старалась думать о чем угодно, но в ушах звучал его голос: «Я заболел вами… Лирель…» Вся моя жизнь рассыпалась на осколки, а я не могла думать ни о чем, кроме Агейры. Мне было неважно, что сейчас произойдет, я забыла обо всем… Я ненавидела себя за ту странную слабость, которую испытала рядом с ним. Агейра словно опалил меня огнем, и теперь этот огонь медленно тлел в сердце, грозя перерасти в пожар… Но зачем… Зачем?!

Я не замечала, что доехала до нужной остановки, пока не раздался скрипящий электронный голос перемещателя. Когда успела ввести данные? Не помню… Вылезла и побрела по дороге, не обращая внимания на прохожих. Свернула к триста пятнадцатому входу, впервые за много лет села в лифт, который поднял меня на девятый этаж, и замерла от удивления, увидев белые крупинки от поздравительных цветов, а затем и сами цветы, украшающие вход в наше кимарти. Несколько мгновений с непониманием взирала на дверь, потом вспомнила — Олини и Ран! Сегодня день подписания супружеского соглашения!

Взяла эмоции под контроль, начала радостно улыбаться, держала улыбку, пока она не стала похожей на натуральную, и вошла в кимарти. Все же сегодня день Олини и Рана, я не имею права портить им праздник!

— Мама, я пришла. — Сгрузила пакет на столик в прихожей, вдохнула вкусные ароматы, доносящиеся из комнаты для еды, и прошла в гостевую — мама явно ее как раз сейчас украшала… наверное. Или все уже собрались? Из гостевой неожиданно вышел Ран, весь великолепный, темноволосый, в белоснежном праздничном костюме.

— Ран! — Бросилась ему на шею, радостно расцеловала в обе щеки. — Какой ты красивый, у вас с Олини прекрасные детки будут, главное, чтобы много. Оли уже пришла?

Он серьезный вышел, словно хотел что-то сказать, но после моих слов про деток не выдержал и рассмеялся:

— Эля, ну ты скажешь! — И, продолжая смеяться, окликнул: — Оли, ты слышала? Надо план выполнить!

Сестричка вылетела из гостевой пунцовая от смущения, и казалось, готова была меня придушить, но Ран удержал, прижал к себе, коснулся губами ее уха и что-то прошептал — Олини успокоилась мгновенно.

— Эля, хоть бы не при гостях! — Ран прошептал что-то снова. И Олини, счастливая, уже ласково, но очень тихо добавила: — Будут тебе детки, в большом количестве, уговорила!

Люблю я Рана, он всех может успокоить, но на Олини действует просто волшебно. И вдруг сестра побледнела, еще раз взглянула на меня и, указав кивком на гостиную, прошептала:

— Иди, тебя уже ждут!

— Меня? — Я растерянно посмотрела на нее и на Рана, поняла, что никого приятного не встречу, но идти пришлось.

Наша гостевая была украшена цветами и светящимися фонариками — умела мама создавать волшебную атмосферу. Ближе к входу устроились родители Рана — инор Ашедо и маноре Ашедо, радостно улыбнулась им, поднесла руку ко лбу и к сердцу и чуть поклонилась в знак уважения, повернулась и замерла: на большом диване сидел высокий, мощный темноволосый мужчина с тяжелым, проницательным взглядом, который мог принадлежать лишь ведущему. И смотрел он исключительно на меня. Рядом с ним устроился отец, чувствующий себя явно не слишком уверенно. А по правую руку от мамы виднелась худощавая темноволосая женщина с чуть раскосыми глазами, ярко накрашенными губами, и губы она несколько презрительно поджимала.