Академия родная

Тяну за лямки свой парашютик-старичок. Говорили, таким образом модель «ДП-4» необходимо развернуть лицом по ветру. По-моему, тот, кто эту чушь написал, сам ни разу с этим «ДП-4» не прыгал. Как понять, куда этот ветер дует? Кто последним прыгает, тому хорошо – по лежащим на земле куполам можно направление ветра определить. Сейчас я его определить как-то совсем затрудняюсь. Будем считать, что ветер дует туда. Куда? Да хотя бы вон на те машины. Теперь скрестим руки и подтянем задние лямки, левую посильней, чем правую. Ой! Вроде скорость возросла и болтать начало. Не нужны мне такие качели. В народе подобное состояние называется мешком с дерьмом. Теперь я точно лечу на кучу военной техники. Ситуация мне перестает нравиться – прямо по курсу БМД, боевая машина десанта, выставила мне навстречу свою пушку. Если не расстреляет, то на кол точно посадит. С машины кто-то орет: «Чмо, ноги вместе! Обезьяна, сведи ноги! Чайник, сдвинь копыта!» Наверное, не мне, хотя похоже, что мне… Сам дурак! Видишь, я сюда падаю. Отъехал бы, что ли… Земля начинает нестись навстречу словно на экране управления крылатой ракетой, когда та выходит на цель – картинка больше, больше, больше… Шлёп! В БМД я, слава богу, промазал. Мягкое приземление, как учили. Ну, не совсем. Завалился набок, головой о землю. Зубами щелкнул так, что аж кровь на дёснах появилась. Хватаем лямки, гасим купол. Да почти и не тащило – вспаханная полоса на какой-то несчастный десяток метров. Хорошо, что купол на куст налетел. Теперь можно встать. Сдираю шлем. В груди восторг, в ногах дрожь. В голове одна мысль, достойная Будды, – Я ЕСМЬ!

Рядышком бухается Коля. Встаёт на карачки, растерянно трясет головой. Затем снимает парашют. Парашют его мало интересует. Как малое дитя он начинает прыгать на одной ножке, потом снова падает, обнимает землю, нюхает цветы, целует гриб-поганку. Хорошая штука жизнь! Наконец, все успокаиваются, заталкивают парашюты в сумки и идут навстречу выехавшим машинам. Мы ещё пару недель половим удовольствие от воздушно-десантного бытия, а оставшуюся жизнь проживём настоящими мужчинами, научившимися летать.

БОСЯК НА ОРИЕНТИРОВАНИИ

В последнюю неделю пришло нечто под названием «западный циклон». Литовское небо, и до этого не шибко отличавшееся голубизной, затянулось свинцовыми тучами. Тучи редко оставались без дела – основным их занятием было ронять тяжеленные капли холодного дождя. В наступившем безветрии эти водные глыбы, словно миниатюрные бомбы, летели строго вниз, а потом взрывались мелкими всплесками в образовавшихся повсеместно лужах. Когда капли попадали на пилотку, раздавался глухой звук и по лицу проливалась холодная струйка. Наш взвод опять превратился в тридцать три богатыря, выходящих из пучины морской. Наступила стойкая нелётная погода. В нелетную погоду полковнику Ридкобороду надлежало с нами проводить теоретические занятия и семинары. Но Ридкобород был добрый дядька – в нелетную погоду у нас сплошняком шли практические занаятия по военной топографии, ориентированию на местности с отработкой приёмов проведения малых диверсионных и разведовательных групп по тыловой территории противника.

Сразу после подъёма Ридкобород появлялся в расположении, затем туда подъезжал Мама на «Уазике». Ридкобород приносил карты и компасы, Мама привозил сухой паек. Взвод делился на рейдовые группы по три человека. Каждой рейдовой давали карту и маршрутное задание. Надо было найти на местности ориентиры и заложить там в указанных местах герметичные баночки, в которых лежал простенький рапорт с номером группы, описанием пройденного маршрута и хронометражом – временем прохождения ориентиров. Вернуться в часть до двенадцати ночи, дополнительное время – до двух, а до четырех утра период ожидания. А потом ЧП и розыски, если кто где заблудился. Но никто не блудил, и дядька Ридкобород с Мамой спокойно объезжали места вчерашних закладок и снимали рапорты. А потом они уезжали в какой-нибудь ресторан в Каунас или даже в Вильнюс и там, наверное, эти записки анализировали, проверяя выполнение поставленных задач. Понятно, что для нас вместо занятия получалось ежедневное увольнение на природу. Одно плохо – маршруты были длинными, и на них приходилось серьёзно бегать.

Наша рейдовая группа состояла из меня, Коли и Шлёмы. Вообще-то Шлёму звали Игорь Ламин, но как-то Ламин незаметно трансформировался в Шлёму. Шлёма был из Новосибирска. Отец его был доцентом-математиком, которого, как частенько случалось с интеллигенцией в расцвет социализма, вдруг обуяла страсть к природе. Так вот, доцент Ламин-старший наплевал на свой университский статус и ушел в тайгу охотником-промысловиком. И надо сказать, что таёжные навыки умудрился своему сынуле передать. Шлёма для нас оказался просто кладезем ценной информации, чукчей-зверобоем-следопытом. Он всё знал лучше аборигенов – где какая травка растёт, где какая зверюга пробежала. Так что наша группа не только всегда показывала отличное время и находила кратчайшие пути, но еще и с добычей всегда возвращалась.