Читаем Академия Родная полностью

   И решил я позвонить по тем номерам, что когда-то мне мой "цербролизиновый" больной дал. Сказал что забытая книга у меня. Попросили перезвонить через час. Я перезвонил - спросили где я нахожусь и чего хочу взамен. Ясно сказали, что встречаться со мною не будут. Зная теперь, что по чём, я особых надежд не питал - сказал о ребенке и о четырех упаковках, как в шутку. А серьезно им говорю - да ничего не надо. Заберете книгу - хорошо, а нет, так я ее себе на память оставлю. В трубке хмыкнули и стали что-то говорить, видимо прикрыв её рукой. Потом говорят - бери такси езжай в ресторан "Адмиралтейский", что на Невском. Только будь один. Книгу оставишь в гардеробе, а кто-нибудь из официантов тебя проведёт за столик - обед тебе бесплатный, но не борзей сильно. Всё понял? Да уж понял, приключение мне нравилось.


   Я поймал такси и поехал в Адмиралтейский. Как обычно советскими вечерами двери были закрыты, за ними неприступно торчал швейцар, а перед входом стояла небольшая, но грозно напирающая толпа жаждущих попасть во внутрь кабацкого рая. Пришлось кое как протиснуться к стеклу и показать книгу. Швейцар недовольно оглядел меня (я был в форме), но немедленно пропустил. Я снял шинель и отдал ее вместе с книгой гардеробщику. Минуты две бестолково стоял озираясь. Наконец ко мне подошел мэтр и кто-то ещё из "подносных бригадиров" и спросили, тот ли я, что с книгой? Кивнул им. Метрдотель безучастно сообщил, что он меня кормит бесплатно по моему выбору, но из общего меню, свободного столика нет, поэтому подсадит к кому угодно, тоже на мой выбор. Большинство компаний были весьма пьяные и шумные. Одному присоединяться к ним не хотелось , а в зале никого из своих знакомых я не видел. Тогда я подсел к тихой парочке, где обменявшись парой вежливых слов, спокойно отужинал и немного выпил хорошего коньяка. Но в курсантской форме не разгуляешься, и через час я засобирался домой. На всякий случай кликнул официанта, и тот еще раз подтвердил, что с меня ничего не причитается, отказавшись даже от рубля чаевых. Ну тем лучше, пора в гардероб.


   В гардеробе мне подали шинель и фуражку, Но подали галантно, за плечики - гардеробщик, как генералу, помог мне её одеть. Пока я возился с уставными шинельными крючками и ремнём, гардеробщик на миг отлучился и вернулся с большим бумажным свертком. Он всучил его мне в руки, попросив ничего в ресторане не открывать.


   Я вышел на Невский и поплелся, где стояли ближайшие лавочки - к аллее, что шла вдоль Адмиралтейства. Усевшись возле памятника Пржевальскому, я осторожно размотал пакет. Сверху лежала та же самая книга. На развороте обложки, размашистым и весьма корявым почерком с кривыми вычурными завитками, что часто характерно для художников, была написана банальная дарственная надпись: "Доктору от благодарного больного".


   Дальше стопочкой в два ряда по семь штук лежали 14 упаковок церебролизина. На верхней упаковке тем же почерком было написано: "Не мельтеши и забудь всё, а то со свету сгинешь, 4+10, для одноклассницы и на карманные расходы". А я больше и не мельтешил. Похоже мой больной окончательно выздоровел.


АВТОМАТЧИК


   Уже в самом конце пятого курса мне еще раз пришлось столкнуться с подпольным советским капитализмом. Перед самой сессией дело было - поздняя весна активно мутировала в раннее лето. Собрались мы на природу, на Залив, на шашлык. Я, Коля, Хут, Сив, Шлёма, Студент, Изя, Орел - да все, короче. Компания большая и шумная, сбор как обычно, у Паровозика. На Финляндском Вокзале стоял старенький паровозик, с которого когда-то Ленин слазил. Может и по сей день стоит, а может его уже какой местный начальник в металлолом продал. Сидим мы за этим паровозиком и играем в карты - электричку ждём. Тут радио гнусавым голосом объявляет, что электричка задерживается аж на полтора часа. Народ приуныл, но маршрута менять не хочет - поехали куда планировалось. А ведь полтора часа на асфальте отсидеть не шутка, давай мы в преферанс играть. Разбились все на команды по четыре человека и расписали классическую пулю-ленинградку, где "халявный на прикупе сидит".


   Только одна группка из трех человек оказалась, у нас на прикупе никого. И тут за нашими спинами склоняется какой-то мужик. Мы вначале испугались - а ну мент, игра всё же азартная, пусть на копеечные, но на деньги. Оборачиваемся - нет, вся в порядке, какой-то работяга-оборвыш. Стоит дяденька, лет этак пятидесяти, в серой рабочей робе. Роба вся в масле, штаны латаны, ботинки заношены, ручищи в мозолях - ну настоящий пролетариат-гегемон, если по Марксу. Мы работягу и вопрошаем: "Отец, чего стоишь - работа не волк, на электричке не уедет. Вист - копейка, финансового риску никакого - считай игра на интерес, плата только за потраченное время. Присоединяйся!"


   А тот и отвечает: "Я только в очко играю, ну еще в козла, в дурака, или в секу. А ваша игра какая-то мудреная, типа карточных шахмат. Мне очень нравится, но играть в неё я не умею".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное