Академия Шекли (сборник)

– Нет, как раз очень разборчивыми. Один даже дал мне весьма дельный совет, благодаря чему мне удалось поймать хороший ветер и выбрать наилучший галс.

Тео фон Конюхофф, как законченный аутист, был, конечно, не в курсе достижений современной ему науки, даже психологии. Откуда ему было знать, что профессор Левин относился к новомодной школе гештальтпсихологии, все явления человеческой психики объяснявшей законами физики.

– Значит, у вас внезапно заработала сломанная рация, немножко поработала, в случайной передаче давшая ценный совет, а потом опять сломалась, – предположил Левин.

– Моя рация способна передавать только некий писк, представляющий собой азбуку Морзе.

– Значит, это было радио на проезжавшем мимо пароходе.

– Никаких пароходов мимо не проезжало, профессор. А голоса звучали совсем рядом.

– А мог кто-нибудь упасть с парохода, проезжавшего накануне, и дать дельный совет, цепляясь за спасательный круг где-нибудь неподалёку?

– Я думаю, профессор, человеку в таком положении как-то не до дельных советов идущему мимо яхтсмену.

– Вот как. Психологически вы, возможно, и правы. Тогда, значит, это очень сильный ветер донёс голоса из-за горизонта. С африканского берега. А может, даже и с южноамериканского.

– Так не бывает, профессор.

– Значит, это был Господь Бог или кто-нибудь из его ангелов… Хотя нет. Они же не существуют, – грустно поправил самого себя Курт Левин, законченный атеист, которым его сделала ещё в детстве зубрёжка в хедере городка Морсбах-Вальдбрель.

Тео так и не получил никакого объяснения происхождению голосов от профессора Левина. Всех психологов гештальтской школы отличала одна особенность. И Левин, и Эренфельс, и Брентано, и Гуссерль, и даже Макс Вертхаймер весьма сдержанно относились к спиртному.

Через день был дан старт второму этапу гонки. Теперь маршрут лежал через Индийский океан. А Индийский – это вам не Атлантический, изрезанный торговыми и пассажирскими маршрутами, как тело проститутки, побывавшей под ножом Джека Потрошителя. Это попутное течение и зона зарождения свирепых циклонов южных сороковых широт. И немногим более приветливых тридцатых. Это безлюдье субантарктических вод, самых плодородных и губительных, самых любимых вод Мирового океана.

Уже на третий день пути Тео фон Конюхофф потерял из виду южноафриканский берег и взял курс на восток в открытое пространство. А на следующий день сдохла свежая ещё калиево-натриевая батарея в рации, вкупе со всеми запасными залитая шаловливой волной. Калиево-магниевые для электроплитки тоже пострадали, но продолжали кое-как давать энергию. К сожалению, для рации они совершенно не годились из-за противоположной полярности и ориентации. Путешественник, благодаря достижениям науки, знал своё местоположение в пространстве и во времени, но перестал знать местоположение соперников. И профессор Курт Левин не мог больше ему дать ни единого психологического совета.

Зато спустя ещё какое-то время капитан «Глории Лабор» снова услышал голоса и тяжко вздохнул, приняв параноидную шизофрению как закономерный итог одиночных плаваний.

– Не унывай, Тео! – весело воскликнул отдалённо знакомый голос откуда-то из каюты, хотя в действительности из правого полушария головного мозга. – Всё в порядке. Погода отличная. Ветер попутный. Давление ртутного столба не хуже артериального.

Но Тео уныл. Он крепче сжал штурвал худеющими руками, удачно вырулил с волны на волну и раздражённо дёрнул подвижную рею, чуть меняя курс.

– Кто так обращается с парусами? Кто так дёргает? Перевернуться захотел, салага? – тут же последовал язвительный комментарий.

«По крайней мере, идти будет веселее, – нашел положительное в новых обстоятельствах капитан. – Но вернусь в Гамбург, сразу же лягу в лучшую психиатрическую клинику».

– Какие мы нежные, дёрнули её разок – и сразу же заохала, – вмешался какой-то звякающий голос. – Вот потерпела бы с моё.

Болезнь стремительно набирала симптомы. Голоса в голове Тео теперь уже разговаривали не с ним, а между собой. В точности как нагловатые гости, переставшие замечать хозяина. У мореплавателя возникла мысль приложиться к бутылке рома, припасённой на случай простуды или особенно хорошего настроения. А вслед за тем возникла ещё более приятная мысль: желание приложиться ни один из голосов не прокомментировал, не стал подначивать или корить, как это иногда встречается в мозгах любителей опьяняться разной величины просторами. Значит, в его сознании ещё оставались трезвые, не поражённые болезнью участки.

– Надо отвлечься, отвлечься, – произнёс капитан вслух, чтобы ещё больше отвлечься. – Заниматься своими обычными делами. Следить за курсом, погодой…

И тут же деревянный голос поинтересовался:

– Дождь будет?

– Да. Мелкий, противный. При слабом ветре и небольшом волнении, – сообщил металлический.

– Не люблю мелкий дождь.

– А тебе не всё равно, идёт дождь или нет?

– А вот представь себе, не всё равно.