Академия Шекли (сборник)

Человека, нанесшего без нагана или шашки неизлечимую рану, звали мадемуазель Марго. Именно так, «мадемуазель» – и никаких гвоздей! Она состояла при командире особого Отряда имени взятия Бастилии и являлась то ли телефонисткой, то ли телеграфисткой, а в общем-то, проверенной соратницей самого товарища Яциса. У неё были шальные глаза, яркие губы, короткая стрижка, картавый нерусский выговор и полный бабий боекомплект. Буржуазная субтильность, свойственная, как правило, телеграфисткам и мадемуазелям, у Марго отсутствовала совершенно. Она курила тонкие чёрные сигареты и носила белогвардейский френч с полковничьими погонами. Синие галифе заправляла в юфтевые сапожки, а талию перетягивала ремнем так, что казалось – того и гляди, перережет себя напополам.

Когда товарищ Яцис и Марго устраивали в барских спальнях шумные ратные сражения, эскадронные кони, стоящие в бальной зале, испуганно фыркали и прядали ушами, бойцы завистливо крякали, а Самсон Сысоев, схватив уздечку, убегал в лес и искал сухой дуб с крепкими ветвями. Дубы всё попадались живые, а на осину он не хотел. К тому же, понимал Сысоев, уздечка веса его семипудового тела не выдержит. Он валился ничком на землю, колотил по ней тяжёлыми кулаками и клялся, что застрелит товарища Яциса, застрелит сучку Марго – и, понятно, застрелится потом сам.

Со стрельбой спешить, однако, не следовало. Особый Отряд имени взятия Бастилии скрытно занимал усадьбу Осиное Городище не просто так. Красногвардейцы ждали прибытия в свою вотчину помещика Терпильева, содомита, богатея и чернокнижника. Пристрастие Терпильева к колдовству и порочной любви было для молодой республики категорически безынтересно. Зато отнятые у трудового народа сокровища следовало непременно вернуть законным хозяевам. По проверенным сведениям, Терпильевская казна была схоронена где-то в усадьбе; к сожалению, обнаружить её покамест не удалось. Тот же надёжный источник извещал, что кровосос намеревался в ближайшее время явиться за сокровищами. Дабы потом укатить с ними в город, где сто тридцать один год назад революционные французы вершили деяние, принесшее особому отряду товарища Яциса звонкое имя.

– А вот рынду ему в корму! – образно выразился по этому поводу красный матрос Матвей Лубянко. – Будет буржую вместо Парижа прогулка до ближайшего овражка.

Когда Яцис в очередной раз увлёк мадемуазель Марго отбить телеграмму товарищу Троцкому, Самсон Сысоев не выдержал. Забрал свой карабин и, не надевая казацкой шапки с алой лентой, помчался огромными прыжками куда глаза глядят.

В какую сторону глядели застилаемые слезами обиды и ненависти глаза, сами черти не разобрали бы.

Опомнился Самсон по пояс в воде. Ноги помаленьку засасывало, лицо и руки облепляли тысячи комаров, в левый бок тыкался борт лодочки. Лодочка была смешная, не для рыбалки или перевозки груза, а для катания праздных институток – словом, барская игрушка.

«Утоплюсь», – решил он.

Сказать начистоту, Самсон вовсе не был уверен, что парковый пруд, к которому его занесло, имел достаточную глубину для утопления – больно уж мал; ан попытаться стоило. Самсон без труда выворотил столбик, к которому тянулась цепь от лодочки, бросил его на дно судёнышка, забрался сам и начал грести. Прикладом.

Лодочка вихляла и рыскала, но Самсонова настойчивость принесла-таки плоды. Минут через десять он доплыл до середины пруда. Сквозь прозрачную воду виднелось илистое дно – всего в какой-нибудь паре аршин. Между красноватых водорослей лениво плавали пузатые золотобокие карпы. Самсону очень живо представилось, как он лежит, наполовину погрузившись в ил, пшеничные кудри медленно колышутся, а помещичьи рыбины жадно обсасывают толстыми губами мясо с его белых боков. Стало тошно, как никогда в жизни. Он шумно стравил за борт недавно съеденную гороховую кашу и погрёб обратно.

Сазаны, толкаясь, ринулись подбирать дармовой корм.

Начинались сумерки. Самсон Сысоев сидел, прислонившись спиной к стволу дуба, и размышлял. Мысли в голове бродили откровенно контрреволюционные, о таких и близкому другу поостережёшься сознаваться. Например: «А может, ну её к лешему, пролетарскую республику, раз и в ней нету нашему брату полного счастья! Найти бы барские сокровища, украсть их вместе со сладкой заразой Маргошкой да мотнуть в Париж!» Истомившееся страстью сердце, являясь органом мелкобуржуазным, не способствует укреплению классового самосознания.

Вдруг послышался хруст веточки. Кто-то тихонько двигался по парку – а вернее сказать, крался. Самсон осторожно высунул из-за дуба сперва голову, затем и ствол карабина. Крадущийся человек имел одежду гражданскую, рост средний, фигуру худощавую, а лицо – явственно белогвардейское. Впрочем, на противное рыло Терпильева, известное Самсону по давно сожжённым портретам из залов Осиного Городища, лицо это вовсе не походило.