– Вот именно. Ты таков, что тебе без разницы, светлые у тебя подданные или темные. Думаю, ты и с Белой империей вполне справился бы, хотя у белых коварства столько, что нам, демонам, еще учиться у них и учиться.
– Выдумал тоже, – рассмеялся Дьяр. – Но что ты все обо мне! Ты лучше скажи, что мне брату передать?
– Я ему уже говорил. В Тархареше не только демоны живут, да и наши тринадцать кланов, включая неупокоенных, – все разные, у каждого свой изъян, своя слабость или, наоборот, сила. Если Ирек до сих пор не смирился с самим собой, каков он есть, то как он сможет принять и понять других? Я уж не говорю о том, что его не смогла принять Тьма, и ты знаешь почему.
– Крылья можно и перекрасить, – вздохнул Дьяр, окончательно прощаясь с мечтой свалить заботы на плечи брата. – Но ты тоже не смирился с увечьем!
– Это другое. Я рожден крылатым. Можно смириться с тем, что дано или не дано тебе от рождения, принять и идти дальше и выше. Но с тем, что из тебя сделали или пытались сделать, мириться нельзя. Есть разница, сын. Твой брат добровольно отказался от неба. Насмешек боится, подумать только! А Темный Трон – не для трусливых. Ирек не готов драться и защищать свое право быть таким, какой он есть. Как он сможет защищать других? Он заранее сдался, и я этого не простил. Тот, кто предал себя, предаст и другого.
– Ты не прав, отец. Он не такой.
– Посмотрим, – вздохнул Сатарф, еще раз подкинул печать и с грохотом опустил на давно подписанный свиток с отречением от трона. Дьяр поморщился – свершилось.
Бывший владыка полюбовался на мерцающий огненно-багровый оттиск, дождался, когда печать остынет до угольной черноты, свернул документ и протянул наследнику:
– Держи, сын. Благословляю на царство. Владей, а не властвуй. Суди, а не осуждай. Бей чужих, чтоб свои боялись. Вернусь, проверю, как справился с заданием. А Иреку передай: когда он примет себя таким, каким он рожден, я признаю его. Если вернусь, конечно.
– Только попробуй не вернуться! – всполошился Дьяр.
Сатарф улыбнулся и ласково взъерошил его волосы.
– Спасибо, сынок. Вернусь, никуда не денусь. Как я могу не вернуться, сам посуди? Я только-только обрел любимую женщину. Можно сказать, едва жить начал!
Наследник тоскливо возвел очи в небеса, и Сатарф легко расшифровал его мученический вид: мол, некоторые тут жить начинают, а Дьяру теперь хоть с тоски вешайся, спихнули на буйную юную голову государственные заботы, и в кусты.