Я кивнула и, чувствуя, что краснею, призналась:
– Я ненадолго…
Глаза её и губы слегка округлились. Потом Лидайя засмеялась:
– Вижу, у вас всё отлично.
Под её полным любопытства взглядом я засмущалась и поскорее сбежала душ. Но разговор на этом не закончился. Когда после душа я стала доставать из шкафа вещи на завтра, хотела утром идти на тренировку сразу от Хена, с ним вместе – Лидайя поначалу следила за этим молча, а потом, не выдержав, спросила:
– Он ведь ваш тренер?
– Д-да… – я напряглась. Слишком много за этот день приходилось слышать, что я с Хеном из-за его статуса. Испугалась, вдруг и Лидайя так подумает.
Но она только задумчиво кивнула. После паузы сказала:
– Знаешь… а я очень рада за вас. За тебя. Потому что я видела, какая ты была эти полгода. И я рада, что ты наконец ожила и встретила того, от кого твои глаза снова сияют. Карин тоже хороший парень, но с ним ты не была такой, какая ты сейчас. Ну и… твой тренер красавчик, подруга, – она вдруг подмигнула, да так карикатурно, раскрыв рот, что я покатилась с хохоту.
А потом бросила вещи на диван, подлетела к ней и обняла со всех сил.
– Спасибо, – шепнула тихо.
– Фу-фу, что за нежности, иди с тренером своим обнимайся, – отпихнула она меня. И вдруг спросила серьёзно: – Только ты про предохранение ведь не забываешь, я надеюсь?
Ох. Забота была одновременно и приятной, и смущающей. Я пробурчала:
– Всё под контролем, – и поскорее вернулась к вещам. Щёки снова погорячели.
С тех пор как Лидайя научила меня следить за этим, у меня вошло в привычку два раза в месяц выполнять ритуалы в честь Девы и Матери. Настолько, что я даже не думала о том, ради чего вообще это делаю. И уж совсем не думала, что это всё пригодится мне… так быстро.
После ужина Хен затащил меня на подоконник и усадил на колени. Мы кутались в плед, было тепло. Свет погасили, защита от слежки мерцала серебристой плёнкой, и огни академии расплывались за ней огромными пятнами света: оранжевые, жёлтые, белые, синие… как разноцветные свечи из-под толстого слоя мутного стекла.
Хен смотрел туда, но я сомневалась, что он что-то видел. Скорее, размышлял о чём-то: на лбу у него заломилась складочка, тёмные брови хмурились. Он снял маскировку, и у меня замирало сердце от рассеянной синевы его глаз, от линии подбородка, от губ. Я впитывала в себя его черты, будто смотрела не глазами, а всем телом. Казалась нестерпимой мысль, что я могу его потерять… снова.
– Хен… – щемящая тоска и страх подкатили к горлу, пролились в звук.
– М-м? – он рассеянно посмотрел на меня.
– Ты больше не уйдёшь?
Широкие тёмные брови сдвинулись сильнее. Некоторое время Хен просто смотрел на меня, потом сжал крепко-крепко.
– Ни за что. Никогда по своей воле.
Я уткнулась в него, а в сознании забилась мысль: лучше бы он ограничился первой частью. Иначе выходило, что не по своей воле он меня, может, когда-нибудь и оставит. Это меня не устраивает, это вообще никуда не годится.
Я бы хотела приковать его к себе, переплести собой, лучше всего – стать с ним вообще одним целым. Чтобы если расставание – то только рассечь организм на две половины, так, чтобы оба не выжили. Потому что я и так без него не выживу.
Ну, конечно, если я умру, то хотелось бы, чтобы Хен жил…
Хен словно почувствовал:
– Сатьяна?
Он чуть отстранился, приподнял моё лицо за подбородок. Пальцы скользнули по коже, прошлись под волосами, легли на затылок. Я невольно прогнулась в талии, прильнула к нему. В животе сладко сжалось от неясного предвкушения.
Предчувствие сбылось. Губы Хена легли на мои, сперва коснулись нежно, опаляя горячим дыханием. Голова закружилась, когда соприкоснулись наши языки, расплавленный жар хлынул по венам. Я ухватилась за Хена сильнее, как будто, не сделай я этого, и меня сорвало бы, расплескало бы по ветру. И он тоже вцепился в меня сильнее и крепче.
Несколько минут мы целовались, то жадно и яростно, то тише, спокойнее, наслаждаясь каждым мгновением. Потом застыли лоб ко лбу, и я глухо спросила:
– Что с нами будет?
Спросила в никуда, не ожидая ответа, просто потому, что всю меня колотило от любви и страха. Но Хен ответил:
– Всё будет хорошо.
Его голос звучал твёрдо и уверенно, а меня не оставляло предчувствие беды. Холодное и скользкое, оно въелось в мои внутренности, свернулось в желудке тяжёлым ртутным комом.
Всё будет хорошо? А где гарантии? А если нет?
– Может, мы сможем куда-нибудь уехать? Далеко, на север или на восток… найдём группу, станем спокойно работать…
Я сама знала, что говорю глупости: ну кому нужна девица, едва закончившая первый год обучения? И даже если бы Хен согласился и захотел бы меня содержать, поступив в Академию Трёх Сил, я заключила контракт и после окончания должна буду отработать.
Но если… скажем, я бы могла перевестись в другую школу или академию. Или просто сбежать. Оказаться вне закона. Для Хена это было бы не впервые, он наверняка знает, как это делается, как полностью изменить личность, начать с чистого листа.
Но Хен покачал головой: