Все сидели понурые, грустные, учиться никому не хотелось, даже мне стоило большого труда сконцентрировать внимание на словах преподавателя.
— Надо же, — так же насмешливо протянул Амир, — похоже, все сегодня не в духе. А мое занятие последнее, да? Так и быть, отпущу — толку от вас сейчас никакого. Завтра чтобы в себя пришли, проведем небольшую проверку, посмотрим, что у вас в головах еще осталось. Идите.
Шум, раздавшийся вслед за его словами, свидетельствовал о том, что Амир стал любимым преподавателем всего потока, по крайней мере сегодня. Я не спеша поднялась, хотя не терпелось броситься вслед за остальными. Первый день учебы действительно выдался тяжелым.
— Виолетта, останься.
У-у-у, кто бы сомневался!
— Да, куратор Вальенте, чем могу помочь?
— Спланируй тренировки группы и подготовь для меня график. Здесь расписание занятий, нужно заполнить пустые графы.
— Хорошо. Сделаю и завтра вам отдам. — Я протянула руку за листами и задела локтем прислоненную к столу трость. Пришлось наклониться и поднять, но, когда рука сомкнулась вокруг набалдашника, ее обожгло как огнем. Невольно вскрикнула, отдергивая ладонь.
— Что такое? — недовольно спросил Амир. Он поднял свою трость, внимательно осмотрел. — Что там у тебя?
Я отступила, сжимая руку в кулак, а Амир вдруг резко подался вперед, схватил запястье и, подтащив меня к себе, с силой разжал ладонь.
— Что за… — выругался куратор, рассматривая морозный узор, ярко переливавшийся радужными искорками. — Виолетта, какого… — дальше вновь последовал такой изощренный набор ругательств, что я покраснела.
— Что на твоей руке делает печать духа? — наконец задал понятный вопрос преподаватель.
— Печать духа?
— А ты думала что?
— Я не думала…
— И это не удивляет.
— Я не думала потому, что метка исчезла, ее не было.
Амир наконец выпустил руку, сел на стул и внимательно на меня посмотрел.
— И где наша правильная Виолетта получила проклятую метку?
— Почему проклятую? — Мурашки пробежали вдоль позвоночника, а желудок вдруг скрутило.
— Ты, ходячее орудие для уничтожения половины студенческого потока, не в курсе, что за метка на твоей руке?
Я поняла, что мне тоже необходимо сесть, потому как коленки вдруг мелко задрожали.
— Объясните, пожалуйста, куратор Вальенте.
— Сперва расскажешь мне, где, когда и как ты ее получила, и не вздумай лгать!
Очень неуютно было сидеть под взглядом проницательных глаз старого куратора, но беспокойство в душе все нарастало. Я поняла, что Амир не шутит, было в его лице нечто такое, ясно указывающее на серьезность вопроса. И тогда, набрав в грудь побольше воздуха, неторопливо я начала рассказывать, как служанка поведала старую легенду и к чему это привело. Когда я закончила, куратор долгое время молчал. Мне даже глаз поднимать не нужно было, чтобы ощутить его осуждающий взор.
— Не перестаешь меня разочаровывать, Летта. Что сейчас с той девушкой?
— Мелинда поправляется. Кажется, сны ее больше не беспокоят. Доктор сказал, что галлюцинации — всего лишь симптом этой редкой болезни.
— Даже болезнь назвал?
— Он не назвал, потому…
— Потому что это не болезнь, Летта. Знаешь, есть у тебя одна черта — тобой многие восхищаются, но здесь большую роль играют происхождение и статус, чем личные заслуги. Эти девушки делятся с тобой секретами, пытаются подражать твоим манерам, ошибочно полагают, что ты способна общаться с ними на равных, а ведь тебя лучше не подпускать к внушаемым особам и на пушечный выстрел.
— Почему вы так говорите? — Слова куратора разозлили меня невероятно. Отчего он перекладывает чужую вину полностью на мои плечи? В случае с той же Селеной я сыграла лишь косвенную роль.
— Потому что ты не признаешь за людьми права иметь собственное мнение, осуждаешь людские слабости, свято веришь в свою безгрешность и правильность суждений. И, не переживай я за остальных ни в чем не повинных учеников, я бы бросил тебя ходить с этой меткой и дальше.
Никогда еще мне не было так обидно. И понятия не имею, почему мнение нелюбимого преподавателя настолько покоробило меня. Можно бы просто холодно ответить ему в той же манере, а потом потребовать объяснить, что за метка на ладони, но я смертельно оскорбилась. Доводы рассудка были подавлены волной возмущения, зародившейся в самой глубине души. Молча поднявшись на ноги, я направилась к двери. Никому не позволю разговаривать с собой в таком тоне!
— Стоять! — раздалось вослед.
Я даже головы не повернула, лишь схватилась за ручку двери и потянула на себя. Но дверь не отворилась. Произнесенное заклинание также не возымело эффекта.
— Немедленно откройте замок! — потребовала я у куратора.
— Я сказал, сядь на место!
— По какому праву вы мне приказываете?
— По такому, что по твоей вине может пострадать еще большее количество людей, а ты разыгрываешь из себя обиженную невинность! Села на стул и слушай меня!