Акамие. В сердце роза

По вечерам слышались музыка и пение, ветер приносил запахи жареного с пряностями мяса. Ашананшеди распугали всю дичь поблизости, а сами ходили охотиться ниже в горах, где склоны покрыты лесом, а то и спускались в долину. Половина уходила на охоту, половина оставалась в замке. Ворота заложили так, что ни с той, ни с этой стороны не открыть сразу. Над воротами поставили лучников — не подойти.

С добычей и вязанками хвороста поднимались на скалу над замком и спускали на веревках прямо во двор.

Самые отчаянные из всадников попытались добраться туда, наверх. Но только один из троих вернулся, изодравшись о камни, еле живой от усталости и пережитого страха. А сбить ашананшеди стрелами — не получалось: ветер уносил стрелы в ущелье. Хорошо был выстроен замок Кав-Араван.

А когда доходили новости, еще скучнее становилось осаждавшим: вслед за Ассанидой чуть не все подвластные Хайру области поднимали мятежи, прослышав, что хайарды выгнали царя и теперь безглавы. Джуддатара провозглашен был царем, но власть в руках держал Кура ан-Джодия, про которого стали говорить, что он в милости у вдовой царицы, бабки нового царя. Войско рассыпалось, уроженцы мятежных областей разбежались по домам и стали врагами, войска не хватало, чтобы усмирить все восставшие области сразу, тут уж не до славы и добычи стало: удержать бы, сохранить бы, чем владели.

А когда надвинулась зима, и вовсе скучно стало осаждавшим, хуже прежнего навалились на них голод и холод в пустых горах. В селения ашананшеди не было им дороги.

Однажды вернувшиеся с охоты сказали:

— Те ушли.

Выждали, послали искусных лазутчиков проверить их следы. Следы вели в долину, там сворачивали в сторону Аз-Захры.

Больше всадники не появились — ни те же, ни другие им на смену.

Старший ашананшеди сказал:

— Поздно они ушли.

— Успеют еще добраться до жилья, — ответил Акамие, глядя в окно на валивший снег.

— Для нас — поздно. Много ли мы успели запасти на зиму? Чем будем кормить людей? А топить — чем? Вот что беспокоит.

— А что ты раньше не сказал? — повернулся к нему Акамие.

— Что толку? Дороги не было. Ты запретил их трогать. По дороге можно было бы привезти из долины муку и соль, дичи побольше набить. Много ли мы могли унести на своих спинах?

— Сказал бы…

— И ты велел бы их убить?

Акамие отвел глаза.

— Что же, совсем уже поздно? Разве твои люди уже не успеют спуститься?

— Спуститься успеют. Подняться обратно — нет.

— Пусть идут, — сказал Акамие. — Того, что у нас есть, нам, может быть, хватит, если нас будет меньше. Уводи своих людей, пока не поздно.

— Нет, господин. Оставлю дюжину. Остальных отпущу. Пусть идут в долину. Весной принесут нам еду, как только откроется дорога.

— Дюжина — много. Троих оставь.

— Троих мало. О предателе не забудь, господин. Он постарается остаться здесь. А если их даже двое? Дюжину оставлю.

— А хватит нам того, что есть, до весны?

Навалились снега, грузные, безмолвные, смерзлись пластами, языками высунули скользкие наледи, где можно было пройти еще недавно — не стало пути. Но еще дважды поднимались наверх ашананшеди, пока могли, до снега поднимались по каменистым тропам, выдолбленным за тысячи лет козьими копытцами, а дальше — если умрешь, то умрешь в свой срок, а если останешься жив, не о чем и беспокоиться. Поднимались, волоком волоча огромные вязанки дров. Сколько их смогло подняться в замок и вернуться в долину живыми, знал только их старший, но Акамие не говорил. И Акамие, поняв это, запретил им приходить в замок.

Переселились все в кухню, разгородив ее коврами, забив окна. Пока готовилась еда, собирались все у очага, грелись. Женщины встречали караульных, возвращавшихся с башни, кружкой горячей воды с пряностями. Еду берегли, похлебки варили совсем жидко, как ни сокрушались об этом Уна и Унана. С вечера ставили в воде крупу на утро, чтобы разбухла, размягчела, чтобы меньше стояла на огне — берегли дрова. На ночь забирались под одеяла по двое, по трое, чтобы теплее. Ан-Реддиль устраивался между своих жен, а по бокам их согревали Злюка и Хумм, прижимавшие своими толстыми горячими телами края одеяла, чтобы не выходило тепло. Юва пряталась от холода вместе с Нисо и Гури, девочку они окружали теплотой своих тел, согнув колени друг к другу, обнимая ее. Акамие же ложился с Хойре и Сиуджином. И с каждой ночью все теснее они прижимались друг к другу, потому что холод постепенно проникал в тело и селился в нем, так что согреться по-настоящему уже ни у кого не получалось. Акамие все же настоял, чтобы они менялись и ложились в середину по очереди: одну ночь он сам, одну ночь Хойре, одну — Сиуджин. И ашананшеди спали по очереди, так что большая часть их постоянно бодрствовала, охраняя Акамие.

Стащили постели поближе к очагу, перегородив кухню заново: чтобы получилось тесное, но теплое помещение вокруг очага. Женщинам подвесили один ковер так, чтобы прикрывал их от прямого взгляда, но не препятствовал теплу.