Акапулько

— Что за паршивый вопрос! Понятия не имею, с чем. Иногда у меня возникает такое ощущение, словно какой-то юродивый паломник пытается обрести истинную веру, надеясь что это поможет ему разгадать для меня некую тайну.

— Какую тайну?

— Если бы я знал, я бы разгадал ее сам. Еще там. Там, где она скрыта. Психоаналитик объяснила мне, что я несерьезно отношусь к тому, чтобы стать лучше. А я в ответ ей заявил, что думаю, будто «лучше» может означать «хуже», а она сказала, что я впустую трачу свои деньги, но она с удовольствием послушает меня и дальше. Эта психоаналитик сделала на мне целое состояние.

— Она права, ты недостаточно серьезен. Особенно в том, что касается твоей работы.

— Какой еще работы?

— Твоей писательской работы.

— А, да, вспомнил. Чтобы серьезно относиться к литературной работе, необходимо самопожертвование и преданность своему делу, как у истинного художника. А может, я и вовсе никакой не художник. Или, может, вся моя жизнь является художественной экспрессией. Подумай об этом, Дженни. Возможно, ты являешься важной составляющей произведения высокого искусства. Изумительный мазок кисти. Великолепно написанная и сыгранная музыкальная композиция. Нежная поэтическая строка. Для меня все это — ты, Дженни.

Она появилась в дверях ванной комнаты.

— Ты не видел моих трусиков?

— Разве ты не слышала, что я сказал?

— Я слышала. — Дженни опустилась на колени и заглянула под кровать.

— Ну?

— Я для тебя просто важная составляющая своей задницы, только и всего. — Она встала, держа в руке свои трусики.

— Не разрушай этого, — тихо произнес он. — Создание мое, не разрушай выстраданного мной. Знаешь ли ты, что сказал Иаков, когда боролся с ангелом? — «Я не отпущу тебя, пока ты не благословишь меня».

— С каких это пор ты ударился в религию, Форман? — Она надела трусики и быстро скользнула в свое платье.

— Мой ангел, это жизнь, — ответил он, — хоть у нее и чертовски неважно выходит играть ту роль. Прости, странный какой-то у нас вышел разговор…

— Возвращайся в Штаты. Эта роль изгнанника не для тебя. Уезжай домой, Форман.

— Иди ты в жопу, Дженни, — приветливо заметил он. — Дом там, где находится твое сердце.

— И где же находится твое сердце, Форман?

Она еще не успела договорить, как на Формана волной накатилось это воспоминание. Внезапный бросок назад во времени, к тем дням, когда он был женат на Лауре, ощущение той жизни. Постоянное всепроникающее желание, которое никогда не ослабевало и никогда не иссякало, не в силах найти полного удовлетворения. Наслаждение ее плотью было подобно падению в бездонную пропасть — ею можно упиваться вечно, исследовать вечно, никогда не повторяясь и никогда не уставая, а сексуальная энергия, которую несла эта плоть, была способна до последней капли вымотать десять обыкновенных мужчин. Да какое там десять — сотню! Тысячу! Вот она лежит на кровати, вытянувшись всем своим загорелым телом на белых простынях, вот она изгибается в блаженном забытьи, требуя все больших усилий от своих любовников, вот она уничижает мужчину, вот она поднимает его ввысь, вот она погружает его в нежные потаенные места своего бронзового от загара тела, облекая густым смешанным ароматом секса, и мочи, и пота. О, Господи, что за ненавистная сука.

Дженни поцеловала Формана в щеку.

— Заходи ко мне попозже.

— Мне нужно немного поработать.

— Хорошо, поработай немного. А потом заходи, когда снова захочешь попробовать китайскую кухню.

— Adiós[13].

— Чао.

Форман закончил абзац, прочитал его и вырвал лист из пишущей машинки. Потом попробовал еще раз. В мрачной сосредоточенности прочитал снова. Что бы он ни хотел выразить, получалось совсем не то. Он смял страницу в комок и отбросил его в сторону. Машинка проглотила еще один чистый лист бумаги, и он быстро застучал по клавишам.

«Кто побуждает тебя писать?»

— Я сам, — ответил он.

«С чего ты взял, что можешь написать роман?»

— Мысль об этом, возникшая в темных глубинах жестокой депрессии, должна стать выходом из нее.

«Выхода не существует.»

— Дешевое философствование не в состоянии заменить выпивку.

«Пол Форман — наемный писака, составитель бойких текстов для телерекламы и ловкий режиссер рекламных роликов.»

— Человек не может жить только для того, чтобы тратить сорок тысяч американских долларов.

Форман встал из-за стола, натянул выцветшие голубые джинсы и старую армейскую рубашку и вышел на улицу. Опустив голову, он прошел вверх по узкой улочке Повстанцев и вышел на главную площадь. Там, усевшись на скамью неподалеку от деревьев, Форман закурил и принялся внимательно разглядывать изображение Святого Георга, поражавшего дракона, которое было высечено на розовом каменном фасаде муниципального здания.

Мальчишка-чистильщик заметил клиента и кивнул на поношенные кожаные мокасины мужчины:

— Чистить?

— Нет.

— Хорошо чистить, — настаивал парень.

— Ладно, — сдался Форман. — Sí[14].

Мальчишка работал быстро, хотя голова его не переставала вертеться по сторонам, по-видимому менее преданная своему делу, чем руки.

— Ты считаешь себя мастером, тружеником? — Форман задал свой вопрос по-английски.