"АКАЦУКИ" перед Порт-Артуром (дневник японского морского офицера)

Мне не пришлось повторять приказания – через минуту все были на своих местах. Я с машинистами осмотрел еще раз торпеды и приказал наполнить их сжатым воздухом. Ножницы для прорезывания предохранительных сетей были прилажены и действие их испробовано, после чего наступил давно ожидаемый момент, когда был вынут предохранительный стержень из спускового аппарата торпеды. Все еще помнят, как в китайскую войну 1894 года два командира забыли в суете вынуть предохранительные стержни перед пуском торпед и благодаря этому потерпели неудачу. Также многие забывали тогда закрыть клапан для погружения мины, так что не попавшие в цель торпеды весело плавали на поверхности. Собственно говоря, очень приятно, когда до вас кто-нибудь сглупил: сам становишься хитрее и ловчее. Мой машинист, который и в мирное время находился на высоте своего призвания, приготовил все безукоризненно: топки были прочищены и лучший уголь отобран. Я договорился с ним насчет сигнального звонка, после которого он должен пустить машину полным ходом. В случае, если бы телеграф был поврежден, он должен руководствоваться сигнальным свистком через люк. Я с мостика подал бы знак лейтенанту, тот унтер-офицеру и так далее. После этого мы принялись осматривать все отделения. В каждом лежали пакля, пробки, клинья и парусина для заделки пробоин и для укрепления непроницамых переборок, чтобы их не выперло давлением воды в том случае, когда она наполнит соседнее отделение. Заделка пробоин требуется уставом, но в военное время она трудно выполнима. Работу эту можно производить днем, в мирное время, а не ночью под ударами снарядов. Испробовали мы также механизм запасного рулевого аппарата.

Наконец все было кончено, и я приказал выдать людям пищу. Повар получил заранее инструкцию приготовить всего побольше. Может европейцы и правы, что сытое брюхо к учению глухо, но относительно войны это не так. Я вспомнил о знаменитом распоряжении адмирала во время китайской кампании: когда ему доложили о близости неприятельского флота, он скомандовал: "Все за обед!" Затем я явился с рапортом к командиру флотилии, и он пригласил нас, командиров миноносцев, к себе на ужин. Он вел себя сентиментально, как немец. Право, у нас встречаются чудаки; а он еще даже не женат. Ну разве не все равно -жить годом меньше? К тому же всего отраднее пасть в борьбе с врагом, которого ненавидит и должен ненавидеть каждый японец. Но все-таки было как-то странно прощаться с товарищами после ужина. Невольно думаешь: а свидимся ли мы еще? Но это было только минутное ощущение. Когда я взошел на борт моего миноносца, на котором теперь разводились пары, мне показалось, что подо мной находится горячий боевой конь, что это живое существо, а не машина, а радостные, возбужденные лица моей команды были полны доверия ко мне.

Наконец раздался сигнал к отплытию, и мы пошли средним ходом. Курс держали вначале на юго-восток. Расстояние до Порт- Артура приблизительно 40 морских миль, и раньше, чем через полтора часа, мы не могли встретиться с врагом. Я еще раз обошел судно и, созвав людей, дал последние распоряжения. Необходимо соблюдать полную тишину и ясно передавать команду друг другу. Мы так часто репетировали этот прием, что за выполнение его я не беспокоился. О повреждениях и авариях я приказал передавать немедленно. Сам я ни при каких обстоятельствах не имел права покинуть мостик. Люди пристегнули сабли, зарядили револьверы, и я снова порадовался, глядя на их решительные, радостные лица. У нас ведь совсем иной материал под руками, чем у этих тупоголовых русских, действующих как послушные автоматы. У нас каждый сражается сознательно за будущее величие Японии.

Отпустив команду по местам, я сам встал на мостик. Огни были замаскированы, и не один луч света не проникал наружу. Мы находились уже в пяти милях от внешнего рейда, и надо было идти осторожно и осмотрительно.

Японский миноносец в море. (С рисунка того времени).