Акбузат

— Я в смятении вся, егет,
И не верю своим глазам:
Неужели на воле я —
Не в силах я в это поверить.
Что и ответить не знаю тебе
На вопрос, что мне задал ты…
Чудится: стоит мне отойти —
И не миновать мне опять беды,
Вновь окажусь у врагов в плену.
Если скажу тебе: «Вместе пойдем»,
Боюсь, за злодея примут тебя —
Вот чего опасаюсь я.

На эти слова Хаубан так ответил:

Пока голова у меня цела
И ты, красавица, будешь цела.
Никакой враг не похитит тебя.
Если к отцу мы пойдем вдвоем,
Он не станет меня винить.
Но все же к нему ты иди одна —
Ты все ему рассказать должна.
Услышав правдивые слова,
Пусть узнает,
Кто его враг.
И если сердцем не робок он,
Пусть поднимет повсюду клич:
И узнает коварный Шульген,
Что такое святая месть.
Я позднее приду сюда,
(Как узнаю решенье отца,
Когда батыров он соберет),
Чтоб барымтою³⁰ идти в поход.

Выслушала Айхылу Хаубана и решила идти одна. Хаубан начал было рассказывать коню о своем замысле, но Акбузат взметнулся и тотчас скрылся с глаз. Хаубан удивился и хотел позвать коня, запалив волосы, но Акбузат сам прискакал — старую одежду принес. Переоделся Хаубан в одежду бедняка, простился с конем и пошел ко дворцу Масем-хана.

Как Хаубан пришёл в страну Масем-хана

Там, возле дворца, сбившись толпами, суетясь, как муравьи в муравейнике, кипел и шумел народ.

Подошел Хаубан к людям, справился о их здоровье, а сам путником назвался. Послушал, о чем говорят — у всех на языке одна новость большая: ханская дочь вернулась!

Из дворца вышла женщина средних лет, все обступили ее, засыпали вопросами, а она лишь махнула рукой и, сказав: «Потом все узнаете!» — через толпу пошла. Направился Хаубан следом за ней и вскоре остановил ее. Женщина, не спеша, начала расспрашивать Хаубана — кто он такой, откуда явился. Хаубан снова назвал себя странником и попросил у женщины разрешения переночевать.

— Что ж, переночуй, — сказала она, — куда податься чужому человеку…

Только разделся Хаубан, чтоб лечь спать, пришли старики да старухи и засыпали хозяйку вопросами:

— Ну, что, видела Айхылу? Наверно, исхудала она?

— Не спросила ли ты, где она была?

Хозяйка отвечает:

— Видела Айхылу, видела. Да только успела поздороваться с ней…

— Почему же не спросила ни о чем?

— Начала было спрашивать, да она прервала: «Оставь, говорит, енге³¹, меня в покое. Мне и самой не верится, что вернулась. Может, денька через два кое-что и скажу…» А хан говорил своим приближенным: «Слава аллаху, спас он мое дитя, внял моим молитвам».

И тут седобородый старик заговорил:

— Ну, значит, все хорошо. А я уж подумал: не остался ли какой отпрыск от Сура-батыра и не взял ли Айхылу из мести за убийство отца… А раз спаслась она бескровно — радоваться надо. А то ведь Масем-хан поклялся уничтожить род Сура-батыра до седьмого колена.

— Да неужели наш хан ищет еще кого-то из рода Сура-батыра? — удивилась хозяйка. — Кажется, уж всех убил, даже жену его, которая в лесу скиталась в поисках пищи, и ту схватил и в Шульген-озере утопил. Неужели нашему хану и этого мало?

Тут еще одна женщина заговорила:

— Да жена Сура-батыра сама сплошала — встретила Масем-хана и сама ему призналась…

— Э-э! — воскликнул старик, — ничего вы не знаете. А я, как бросали ее в воду, в стороне стоял и все своими глазами видел.

Тут женщины, сказав: «Говорим то, что слышали…» — прекратили разговор.

А Хаубан, молча слушавший все это, подумал: «Неужели моего отца и мать убил Масем-хан?»

И решил он спросить у старика, сколько было Сура-батыров — один или два.

Старик так ответил:

— Сын мой, Сура-батыр, который был славен в народе и берег честь народа, один был. Ни на Урале, ни вдали от Урала я не слышал о другом человеке, который бы носил это имя. Когда топили в озере его жену, слышал я, как она, бедная, умоляла: «Сердце мое — дитя мое — сиротой остается. Оттого душа моя изнывает… Убили вы мужа, а я, за дитя страдая, клятву дала, что никому не скажу об этом: от болезни, мол, умер. Только меня пощадите…» Но не знал хан пощады и повелел бросить ее в озеро. А узнав о ребенке, решил и его убить, да так и не смог найти его. Никто не знал — что за дитя осталось — девочка или мальчик… Хаубан еще больше удивился.