Ах, эта Африка!

— Не знаю, так само собой получилось.

— Добился-таки своего… Сам за ним чистить будешь!

— Он же маленький, много грязи не сделает.

— Все они маленькие вначале, — ворчал он по привычке.

Через два часа, когда мы сели обедать, Петя полностью завоевал сердца моих друзей. До обеда он успел обследовать все самые темные и недоступные уголки нашего жилища, разогнал по стенам домашних ящериц-гекконов, попробовал на вкус нашу обувь — ему понравились только босоножки Виктора, подружился с Люлю и Алассаном и понял, что к Бубу можно приближаться лишь до границы досягаемости его веревки.

Итак, мы сели обедать. Еще не успели атаковать закуски, как скатерть на углу стола натянулась и задергалась. Мы перестали жевать. Вначале из-за края вынырнул и оперся о стол мощный кривой клюв. Затем когтистая лапа крепко вцепилась в ткань, и, подтянувшись на этих двух точках, появился весь Петя, который с торжеством расправил свои куцые крылья, вновь сложил их и, аккуратно лавируя меж стаканов и кастрюль, проплыл по столу до моей тарелки. Тут и остановился. Даже брезгливый Виктор залюбовался точными движениями, я же стал предлагать попугаю отведать наших яств. Выяснилось, что салат в масле и уксусе он не любит, лука-порея не хочет, но изволил согласиться попробовать редиски. Прочно стоя на одной лапе, он ухватил другой лапой большой красный клубень, деликатно откусывая, довольно быстро перетер его и застыл на месте, благожелательно на нас поглядывая будто дожидаясь второго блюда. Потом он уже сам выбрал из моей тарелки мягкий и большой кусок гуляша, вежливо подцепив его кончиком клюва, и опять управился очень бодро.

— Наверное, теперь тебя будет мучить жажда? — заметил ехидно Виктор.

В центре стола стояла бутылка красного столового вина, которое мы обычно наполовину разбавляли водой. Я налил из нее в блюдце и поставил перед Петей. К нашему великому удивлению, он быстро сделал несколько чмоканий, смешно задирая каждый раз голову, постоял немного, как бы прислушиваясь к тому, что делается в его утробе, а потом, переваливаясь, поковылял прямехонько к бутылке, повернулся к ней спиной, выпрямившись на лапе во весь свой не очень большой рост, и начал производить волнообразные движения всем телом, закрыв глаза, перемещаясь одновременно медленно вокруг бутылки по-прежнему спиной к ней. Попугай, несомненно, танцевал, в его дерганиях прослеживался даже какой-то ритм. Мы застыли, боясь перебить танец. Через минуту или две он остановился, открыл глаза и тихонько присвистнул.

— Вот так «мерд», — сказал Роже.

И тут вдруг попугай посмотрел искоса на Роже, как будто осуждающе покачал головой и отчетливо произнес: «Мерд!» Вилка выпала из рук Роже, а мы с Виктором открыли рты. Придя в себя, с восторгом начали произносить всякие простые слова с буквой «р», но попугай больше ничего не говорил, только свистел в ответ.

— Нет, он больше ничего не знает, — сказал Роже с сожалением.

— Для него и этого вполне достаточно, — заметил я, защищая любимца.

— Это необыкновенная птица, — сказал Виктор. — Он не только воспитанный, но еще пьянь и танцор. Пусть ест с нами, я не против.

С тех пор Петя всегда обедал с нами вместе и, между прочим, ни разу на столе не напачкал.

ГЛАВА 7

— Предлагаю отдохнуть немного и провести церемонию спуска на воду сегодня, — сказал я, отваливаясь от стола.

— Ага, и собрать вокруг добрую половину города, — немедленно возразил Виктор. — Им сегодня как раз нечего делать.

— А им всегда нечего делать, — вклинился Роже, — так что только глубокой ночью ты сумеешь обойтись без толпы. Да и не все ли равно?

— Ладно, — хмуро пробурчал Виктор, — но лучше без меня…

— Должны же мы проверить посудину на полный груз, — подытожил я.

Посудиной была допотопная нераскладная байдарка, которую я отрыл нечаянно месяц назад из-под кучи старого хлама в углу огромного ангара нашего «осколка колониализма», как мы называли хозяина отеля. Весь месяц я латал ее, заклеивал, зашивал и заливал гудроном, в результате чего она потяжелела раза в два и приобрела пугающий вид бурой свиньи с черными пятнами, только что вылезшей из грязной лужи.

Часа в четыре пополудни мы собрались во дворе, и я послал Алассана за носильщиками. Явились два молодца в одинаковых лохмотьях, да и по виду прямо братья. Они ухватились за нос и хвост лодчонки, быстро подняли ее и поставили днищем на головы. Байдарка немедленно сильно прогнулась, холстина угрожающе натянулась.

— Сейчас лопнет корыто, — спокойно прокомментировал Виктор. Я прыгнул под середину днища и поддержал его руками.

— Алассан! — закричал я. — Ищи третьего!

Не прошло и пяти минут как появился третий, но он был на полголовы ниже ростом первых двух. Роже сбегал к себе в квартиру и притащил старое одеяло, а Самба (он, Садьо и остальная команда уже, конечно, были с нами во дворе) приволок откуда-то дырявую кастрюлю. Низкорослый водрузил себе на голову сложенное одеяло и сверху кастрюлю, но я вовремя разгадал его глубокую задумку и запротестовал.

— Алассан! Объясни ему, что кастрюля продырявит краями лодку.