Ах, эта черная луна!

— Значит, с Мали покончено? — спросил Гец с надрывом. — Ты стряхнул ее память с пальцев, спрятал воспоминания в комод и выбросил ключ?

— А это уже моя забота, — неприязненно ответил Юцер. — И тебе до этого нет и не может быть никакого дела.

21. Весна священная

Чок удивился, увидев Любовь на пляже. Мали похоронили всего неделю назад. Любови полагалось сидеть дома в слезах. Она и сидела. Чок заходил к ней утром, принес суп и котлеты, хотел остаться на весь день, но Любовь вдруг разрыдалась, потом приняла какие-то капли и пошла прилечь. Она попросила Чока уйти и вернуться вечером. Чок пошел на пляж немного развлечься. Возможно, он бы не заметил Любовь, поскольку играл в шахматы. Но Ося Мишкин бросил ему на ходу, толкнув ногой доску: «Твоя Любовь изменяет тебе с уголовником. Что будем делать, товарищ юрист?».

Чок не выносил Мишкина. И не выносил хамства. А удар ногой по шахматной доске, на которой разыгрывалась партия, был хамством в высокой степени. Поэтому Чок вскочил, намереваясь нанести товарищу по факультету легкие телесные повреждения. Его действия, несомненно, считались бы оправданными в той общественной среде, которая загорала, развалясь на скомканных старых простынях и полотенцах, на краю небольшой, но живописной речки, катившей свои не быстрые и не медленные воды среди зеленых полей и неспелых еще хлебов под сенью небольших сосновых рощиц и больших хвойно-лиственных массивов. Однако, вскочив, Чок замер, что позволило Оське Мишкину косолапо и неторопливо пройти мимо него к ларьку с бутербродами, мороженым и легкими напитками. А замер Чок потому, что взгляд его упал на лужайку с пролысинами в траве, на которой молодые люди играли в волейбол без сетки.

Словно завороженный, он шел к импровизированной волейбольной площадке, задевая по дороге чьи-то ноги и натыкаясь на обалделые взгляды, направленные в ту же точку, которая притягивала и его взгляд. Взгляды были исключительно мужские. Женщины упорно поворачивались к точке спиной, и спины выдавали высокую степень раздражения их хозяек.

В точке, к которой сходились многочисленные взгляды, играла с мячом Весна. Она то взлетала ввысь, то опускалась, обхватив мяч, то приседала, то отклонялась назад, и снова устремлялась вверх. Можно было сказать, что она летает на мяче или с мячом, а вместо мяча легко было вообразить огромную жемчужину или земной шар. Весна забавлялась с этим круглым предметом, отталкивала его от себя или протягивала к нему руку, в которую он тут же послушно ложился.

Там были и другие игроки, в основном мужского пола, невысокие и длинные, пропорциональные и не очень, кургузые, косолапые, загорелые и вовсе непропеченные, гладкие и поросшие шерстью. Весна царила над ними и правила ими и мячом, а также голубым небом и кустами сирени в отдалении. Она была высокого роста, длиннонога, безупречно сложена, и кожа ее светилась. Лицо скрывали длинные волнистые пепельные волосы, полоскавшиеся в солнечных лучах, но когда она сама или ветерок отмахивали волосы в сторону, открывались огромные серо-голубые глаза, бездумные, как небо, и пухлый смеющийся рот, в котором сверкали мелкие ровные зубы. Еще можно было разглядеть ямочку на ее подбородке. Вот она опять поднялась в воздух, рука размахнулась и грозила сбить солнце, но, не задев даже застывшей над ней любопытной тучки, ударила по мячу. Мяч унесся в небо. Весна спустилась на землю, но не всей ступней встала на нее, а только кончиками пальцев. Вторая нога на секунду застыла в воздухе, потом опустилась на землю и снова приподнялась на кончики пальцев. Тело подалось назад, волосы понеслись вперед, а им вслед взлетела поднятая рука, о которую стукнул вернувшийся тем временем мяч. От удара он снова взлетел, а толпа, собравшаяся вокруг площадки, громко выдохнула: «Ух!».

Так это продолжалось раз пять-шесть, пока мяч не упал за пределы площадки. Весна лениво расправила плечи и откинула волосы с лица. В этот момент Чок и схватил ее за запястье.

— Пошли! — приказал он.

Любовь попыталась высвободить руку. И тогда Чока отшвырнула огромная волосатая рука. Чок летел спиной к солнцу и казался большим темным пятном на фоне яркого полуденного света. Он упал на чье-то одеяло, прямо в тарелку с огурцами и бычками в томате, задев рукой чье-то тело, а ногой — раскупоренный термос с кофе. Чок успел увидеть, как кофе танцует над рекой, распадаясь на струйки и капли, потом над ним поднялся волосатый кулак, и кофе поплыл кругами, багровея и расползаясь по всему горизонту.

Чок не успел увидеть, как снова поднялся волосатый кулак, и как навстречу ему взлетела тонкая загорелая рука. А тот, кто поднял кулак, видел каждый волосок на этой руке, и волоски казались ему золотыми.

— Не надо, Шурик, — спокойно сказала Любовь. — Это мой двоюродный брат.

— Знаю, какой он двоюродный. Я тебя с этим рыжим не в первый раз вижу.

— Допустим. И что?

— А то. Не желаю.

— Да ну? — улыбнулась Любовь. — А я желаю! И что мы с этим будем делать?

Шурик посмотрел на нее тяжелым взглядом и отвел глаза.