Ах, эта черная луна!

— Сложная мысль, — усмехнулся Гец. — И как бы оно было?

— Скорее всего, мы с тобой фланировали бы сейчас по Елисейским полям. Где еще можно наслаждаться весной?!

— В Каннах. В Ницце. А еще лучше — на Карибских островах. Но… не думаешь ли ты, друг, что и там мы бы говорили о том, как жизнь поблекла, как скучно пахнут пионы в семейных вазах, и как не хватает чего-то, что взвинтило бы кровь. Хотя бы один только раз. Еще один раз. Мы просто постарели, Юцер. Мы с тобой стали солидными пожилыми мужчинами в клетчатых фланелевых домашних тапочках. К этому надо привыкнуть.

А Мали, оставшись дома, разложила карты. Она делала это впервые с того дня, как Ведьма раскладывать карты запретила. Но карты не отвечали. Они не разговаривали со своей хозяйкой, не шли на зов, ложились произвольно и каждый раз по-разному. На сей раз появились и Дьявол, и Смерть и Башня и Колесо фортуны, а с ними Солнце, Звезда, Маг, Повешенный и Колесница. Все по очереди ложились на стол, холодные, плоские, немые. Просто картонки. Просто картинки. Мали судорожно собрала их в колоду, еще раз растасовала, разложила кучками по шесть. Открыла первую карту, за ней вторую, потом кинула их и отправилась пить чай. На кухне было прохладно, сыро и сумрачно. Чай долго не закипал, а когда закипел, не было в его бурлении ни энергии, ни напора. Мали стала мыть чайник для заварки, старинный чайник дельфтской работы, купленный по случаю в комиссионке, а чайник выскользнул из рук, упал на пол и разбился.

«Та к счастию, Бог с ним, значит, пришла пора новый чайник покупать. Где ни то он тебя уже ждет», — услыхала она тихий шепот за спиной и резко обернулась. За спиной никого не было.

— Никто и ничто, и нигде… не ждет, — ответила она резко и вернулась в гостиную.

Ей было зябко, и она растопила печь. Дрова были сухие, пламя заполыхало почти мгновенно. Мали сидела, завороженная его всполохами, багряными тенями, перемещающимися с места на место, змейками огненных языков, танцующими, как сказочные саламандры. Стало тепло. Она подошла к столу, перебрала карты пальцами, надеясь почувствовать их дыхание, но карты молчали. Тогда она бросила их в огонь. Они корежились и пищали. Пищали тихо и беспомощно, как задыхающиеся младенцы. Как тот младенец из гетто, которого задушила Ведьма по просьбе его матери. Одна карта сильно изогнулась от жара, поток горячего воздуха понес ее вверх. Она перевернулась, снова изогнулась и вдруг выстрелила. Хлопок был негромкий, но отозвался во всех углах комнаты. Мали сунула руку в огонь. Ей было важно посмотреть, что это за карта. Нижняя часть карты обгорела, но на верхней можно было различить лицо с повязкой на глазах, и над ним основания двух скрещенных мечей. «А, это ты, Ведьма», — пробормотала Мали и бросила карту в огонь.

Потом она долго перевязывала обгоревшую руку. За этим занятием и застал ее Юцер.

— Все сегодня колом, — пожаловалась ему Мали, — дельфтский чайник разбился, и вот, руку обожгла.

Впоследствии этот день неоднократно обсуждался. Говорили Софии, что она должна была пересилить себя и пригласить Мали лично. Позвонить и пригласить. Да, Мали обозвала ее сумасшедшей, но именно это и должно было зажечь в мыслях Софии красный свет, потому что никогда раньше Мали так не поступала. И Юцер не должен был идти в гости один, а пойдя, не должен был задерживаться. Он должен был разглядеть остатки карт в печи и понять, что с Мали происходит нечто необычное. И эта обожженная рука… С чего вдруг человек станет топить печь в июне? Правда, Мали всегда была мерзлячкой, иногда она топила печь и летом в холодные дни, но все-таки на это следовало обратить внимание. А Любовь не должна была оставлять мать одну. Именно потому, что со дня смерти Ведьмы отношения между ними были натянутые. Она уже большая девочка и должна была понять, что мать тяжело переживает то, что между ними произошло… А Гец, кстати, должен был быть внимательнее ко всему, что он видел и слышал. Он все-таки психиатр. Он должен был понять, что с Мали что-то происходит. Он обязан был почувствовать это и предупредить остальных.

Но в тот день ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Мали с Юцером попили чай. Потом Мали приготовила для Любови ужин и оставила его на столе под салфеткой, как раньше делала Ведьма. А потом они пошли спать. Мали взяла таблетку от головной боли, но это часто случалось с ней и раньше. Кроме того, болела обожженная рука. И они заснули. А утром Мали проснулась как ни в чем не бывало и даже пела.

Следующая неделя прошла спокойно. Мали позвонила Софии и извинилась перед ней. Они встретились и посидели в кафе. Мали заказала эклер, и София спросила, как можно есть пирожные в таких количествах и не толстеть.

А Мали сказала, что ее организм работает, как крематорий. Сжигает все дотла. На это тоже надо было обратить внимание, и жаль, что София не рассказала об этом разговоре Гецу. Нет, она рассказала. Гец не увидел тогда ничего предосудительного в этой фразе и не видел теперь. Мали любила парадоксальные высказывания.