Ах, война, что ты сделала...

…Майора Герасимчука Сергея Аполлоновича я знал по совместной службе в Карелии. Когда я был еще замполитом роты охраны и обслуживания штаба армии, он часто приходил в подразделение, оказывая помощь командованию роты в проведении партийно-политической работы с личным составом. В первый свой приезд в бригаду в качестве офицера политического отдела армии он выступал перед командным составом части с лекцией о международном положении. Говорил свободно, уверенно, оперируя интересными фактами. Отвыкшие от подобного офицеры слушали его с неподдельным интересом и вниманием. Высокий, в красивых очках в золотистой оправе, не успевший еще загореть под палящим афганским солнцем, он разительно отличался от своих слушателей. После лекции мы, офицеры, знавшие его по Карелии, подошли к Сергею Аполлоновичу. Разговорились. Он расспрашивал нас о службе, мы его о нашей малой Родине. Но подошел начальник политического отдела бригады и увел земляка в свой вагончик. Через месяц-другой, приехав домой в отпуск после госпиталя, я узнал у знакомой женщины, подруги жены майора Герасимчука, что у Сергея Аполлоновича решается вопрос с выдвижением на вышестоящую должность. Его жена рассказывала Ядвиге, что у Сергея есть несколько возможных вариантов назначения. Первый — кто-то, не то родственник, не то хороший и очень влиятельный в военных кругах знакомый, обещает хорошую и спокойную должность в Москве. Второй — остаться в политотделе армии, но с назначением на другую, более высокую должность. И третий — ему предлагают место начальника политического отдела 70-й гвардейской Отдельной мотострелковой бригады, то есть к нам, в Кандагар.

— Конечно, Москва — это очень хорошо, — делилась своими планами с подругой жена майора Герасимчука, — но должность начальника политотдела бригады более престижная. К тому же, как говорил Сергей, это позволит ему иметь более высокий, чем должностной, оклад. Послужит немного в Кандагаре, получит полковника, прибарахлимся, а уж потом можно будет и в Москву.

— Ядвига, — попросил я подругу жены Герасимчука, — передай, что мне очень хочется встретиться и поговорить с ней. Я расскажу, что такое Афганистан, Кандагар, попытаюсь убедить, что это не самое лучшее решение. И, если судьба дает им какой-то шанс избежать войны, пускай воспользуются им, в этом нет ничего подлого. Сведи меня с нею, я объясню ей многое, о чем она даже и не догадывается. Уверен, что после этого она сама уже не захочет рисковать своим мужем — ни за какие тряпки и звезды. Конечно, судьба есть судьба и никуда от нее не убежишь, но не зря же говориться: «Береженого бог бережет!» Я, возможно, повторюсь, но, если у Сергея есть хоть какая-то зацепочка изменить ее, пускай сделает это!

Через несколько дней Ядвига передала мне, что женщина не желает слушать какого-то старшего лейтенанта, что это вообще не мое дело. Семья майора Герасимчука жила в соседнем доме, и я даже уже собрался сам пойти в гости и поговорить с женщиной, но потом передумал, посчитав это неэтичным. За пару дней до возвращения в Афганистан, переборов свое самолюбие, я снова попросил Ядвигу поговорить с подругой о нашей встрече. Какое-то чувство подсказывало мне, что эта встреча крайне необходима. Но жена майора вновь отказала мне в ней, мало того, обругала нехорошими словами и пообещала пожаловаться мужу на мое хамство и невоспитанность.

«Ну и черт с тобой, золотая рыбка! Хотелось, как лучше, но ты посчитала ниже своего достоинства со мною даже поговорить, — мысленно разговаривал я с женой Герасимчука. — А правда, что я вмешиваюсь в чужую семью, лезу со своими советами. Пускай сам решает, что делать: он взрослый мужчина, тем более уже майор, наверное, скоро и подполковником станет, и полковником. Вон, Плиев, пришел майором, за два года получил полковника. Своя рука — владыка. Себе они могут в полсрока пробить звания, не беспокоясь за нас, поэтому многие из младших офицеров „от звонка до звонка“ выхаживали свой срок. А вообще-то, что это я за него беспокоюсь? Другие же служат там, я тоже почти отслужил, и ничего. Пускай и он служит, раз так хочет, дело его».