Но Минаев был опытный разведчик и своим натренированным чутьем чувствовал, что такой тертый калач, как его любимый начальник, непременно воспользуется случаем, чтобы получить в беседе с товарищем военным атташе дополнительную характеристику действиям и личности своего парижского резидента. Ну и на здоровье. Вряд ли Косицкий сможет сказать про него что-нибудь такое, что очень сильно не понравилось бы Ахаяну или кому-либо другому. Будучи шефами двух «соседних контор», они хоть и не приятельствовали, поскольку ГРУ в плане сбора информации всегда было для КГБ, а потом и для Службы внешней разведки своего рода «конкурирующей фирмой», но в любом случае отношения у них были нормальные и ровные, то есть вполне деловые и конкретные, и, когда нужно было что-то очень доходчиво втолковать послу, с точки зрения интересов общей оперативной работы они всегда действовали дружным и слаженным тандемом. На этом моменте размышления Минаева прервал стук в дверь.
– Разрешите, Гелий Петрович. Дежурный сообщил, что вы меня вызывали.
– Вызывал, вызывал, – после небольшой паузы выразительным тоном процедил Гелий Петрович и пристально посмотрел на своего заместителя, замершего на пороге кабинета в выжидательной и немного настороженной позе.
– Что-то случилось?
– Ну... можно сказать и так. – Минаев улыбнулся, но только глазами. Он не мог устоять перед искушением лишний раз проверить на прочность эмоционально-волевую устойчивость своего подчиненного. «Что, чует кошка?.. – подумал он, заметив, как Бутко отвел в сторону глаза. – Или не чует? – Бутко снова встретился с ним взглядом. – Ну да все равно. Ничего, пусть закаляется». – Проходи, проходи, что стал как вкопанный, – ободряющим голосом произнес Минаев и тут же добавил, кивнув на шкаф: – Приемную емкость там чистую захвати.
Наверное, ему все-таки не стоило вызывать сегодня этого хлопца и заводить с ним разговор именно на эту тему, подумал он. Надо бы, чтобы все это как-то улеглось, отстоялось. Тем паче – он это отлично знал, сколько было на памяти примеров – в Центре все могло решиться совсем по-другому, вовсе не так, как это планировал Ахаян. Но он не мог с собой ничего поделать. У него было хорошее настроение, и ему надо было с кем-нибудь им поделиться.
Бутко, бросив быстрый взгляд на стоящую на журнальном столике бутылку, молча, с невозмутимым видом, подошел к шкафу, открыл его створку, достал оттуда чистый стакан, присел на краешек второго кресла и выжидательно замер.
– Оформляй, – круговым жестом показав на стаканы, распорядился Минаев.
– По какой ватерлинии?
– По традиционной.
Минаев, внимательно проследив за тем, как Бутко старательно, но немного неуверенно разлил по стаканам коньяк, стараясь выдержать общепринятые в резидентуре параметры их наполнения, отметил про себя, что его заместитель с этой задачей справился хуже него самого, осуществлявшего те же действия каких-нибудь двадцать минут назад. В чем причина? В отсутствии должной сноровки или в некоей напряженности внутреннего состояния? Ладно, хватит терзать парня. Пора вводить в действие механизмы разрядки. Он молча поднял свой стакан, взглядом приглашая сидящего напротив него подчиненного последовать его примеру. В воздухе повисла секундная пауза. Гелий Петрович не знал, каким эпиграфом украсить приближающееся ритуальное действие – сама тема еще не была озвучена, да и, по совести говоря, не мастак был он говорить всякие там тосты, но сказать что-то все-таки было надо.
– За разведку. И за нас в разведке, – немного торжественно произнес Минаев и, чокнувшись с Бутко, медленно опрокинул в рот содержимое своего стакана. Отправляя туда же, спустя мгновение, тонкий ломтик лимона, он отметил, что на противоположном конце журнального столика произошло чуть запоздалое по фазе и не совсем точное, но все же воспроизведение примененного им стиля. Поймав, наконец, немного настороженный взгляд успешно завершившего процедуру зама, он, слегка откашлявшись, произнес деловитым тоном: – Тут такое дело, Михаил Альбертович. – Минаеву показалось, что взгляд напротив стал еще более внимательным. Может быть, потому что брови его собеседника слегка нахмурились, а губы сжались? – Да ты давай, закусывай, не стесняйся. Подчищай вазочки с тарелочками, – поспешил он его ободрить.
– Спасибо, – Бутко осторожно, двумя пальцами, взял из стоящей ближе всего к нему вазочки шоколадную конфетку в блестящей разноцветной обертке, но разворачивать ее не спешил.
– Так вот, – медленным размеренным тоном продолжил Минаев, делая ударение почти на каждом произносимом им слове, – в Москве, в «лесу», а конкретней, в нашем управлении, по всей видимости, намечается весьма серьезная рокировка. Причем многоходовая. И... вполне возможно... подчеркиваю, возможно... что нас она тоже затронет. Самым непосредственным образом.
– Нас в смысле... – Бутко сделал руками жест, предполагающий масштабность будущих изменений. – Реорганизация?