Ардов объявляет: сейчас гроб оцинкуют («так полагается») и самолетом повезут в Ленинград. С аэродрома в Никольский собор. Гражданская панихида состоится в ленинградском Союзе писателей, погребение в Комарове. Кто хочет проводить Ахматову в Ленинград, пусть садится в машину с гробом, кто хочет подождать выноса, пусть ждет, «остальные — расходитесь».
Мы остались ждать… А дождь все лил, и падал снег. По сугробу рыхлого, мокрого снега шла высохшая, взлохмаченная старуха, в тряпье, с огромной сумкой в руках. Казалось, сама смерть идет в дырявых башмаках. Мы долго не отрывали от нее глаз.
Наконец вынесли забитый в деревянный ящик гроб. Во дворе осталась маленькая кучка людей. Гроб поставили в машину, провожали Тарковский, Брауны, Эткинд, молодой поэт Найман, Эмма Герштейн, Пунины… Машина тронулась, мы поехали вслед за ней.
Лев Владимирович Горнунг:
Надежда Яковлевна Мандельштам:
Тело из Москвы, в сущности, выкрали — такова российская традиция. Какие-то женщины устроили по этому поводу скандал на партийном собрании в Союзе: почему не дали проститься с Ахматовой? Некто из важных руководящих работников, как рассказывают, объяснил: «Мертвых, товарищи, нам бояться не надо…»
Иосиф Александрович Бродский.
Пунины совершенно не хотели заниматься похоронами Ахматовой. Они всучили мне свидетельство о смерти Анны Андреевны и сказали: «Иосиф, найдите кладбище». В конце концов я нашел место — в Комарове. Надо сказать, я в связи с этим на многое насмотрелся. Ленинградские власти предоставлению ей места на одном из городских кладбищ противились, власти Курортного района — в чьем ведении Комарово находится — тоже были решительно против. Никто не хотел давать разрешения, все упирались; начались бесконечные переговоры. Сильно помогла мне З. Б. Томашевская: она знала людей, которые могли в этом деле поспособствовать, — архитекторов и так далее.
Тело Ахматовой было уже в соборе Святого Николы, ее уже отпевали, а я еще стоял на комаровском кладбище, не зная — будут ее хоронить тут или нет. Про это и вспоминать даже тяжело.
Как только сказали, что разрешение получено, и землекопы получили по бутылке, мы прыгнули в машину и помчались в Ленинград. Мы еще застали отпевание. Вокруг были кордоны милиции, а в соборе Лёва метался и выдергивал пленку из фотоаппаратов у снимающих. Потом Ахматову повезли в Союз писателей, на гражданскую панихиду, а оттуда — хоронить в Комарове. Надо сказать, я слышал разговоры, что вот, дескать, Комарово — не русская земля, а финская. Но, во-первых, я не думаю, что Советский Союз отдаст когда-либо Комарово Финляндии, а во-вторых, могла же Ахматова
Надежда Яковлевна Мандельштам:
Добиться места на кладбище стоило немалых усилий. Это тоже дефицитная площадь, и сюда тоже врывается идеология. Пока тело было в церкви, шли непрерывные переговоры с Москвой, где через Суркова добивались куска земли. Начальник кладбища в Комарове наконец сдался, поставив условием, чтобы над могилой не было церковной службы. Жить у нас трудно, почти невозможно, а умирать тоже не легко. Даже этот последний путь осложнен тысячами приказов и постановлений, не говоря уж о том, что даже гроб почти что дефицитный товар. И все же счастье, что А.А. легла в родную землю без бирки на ноге. Могло быть и иначе — путем всея земли.
Михаил Викторович Ардов:
Хор поет: «В путь узкий хождшии прискорбный, вси в житии Крест яко ярем вземшии и Мне последовавшие верою, приидите насладитеся, их же уготовах вам почестей и венцов небесных…»
Кинооператор приближается к гробу и поднимает камеру, на него тут же кидается Лев Николаевич Гумилёв, почти выбивает аппарат из рук..
И это повторяется в течение всего отпевания. Отпевание Ахматовой проходило у Николы Морского, в нижнем храме, 10 марта — на шестой день после смерти. Я помню, как мы с Найманом говорили: если бы 5-е число не было днем смерти Сталина, если бы не помешал нормальному течению событий омерзительный советский праздник 8 Марта, если бы не борьба за место на кладбище — это были бы похороны не для Ахматовой, они бы не соответствовали всей ее жизни.
Ида Моисеевна Наппельбаум:
Увидела ее уже в Ленинграде, на первом отпевании в Никольском соборе, в правом приделе, в цинковом открытом гробу, величественную и спокойную, покрытую парчовой тканью, с черной кружевной шалью на седых волосах.
Толпа людей: свои и чужие, молодежь и старики, кинооператоры и корреспонденты, верующие и неверующие…