Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь…

С каждой встречей он уважал эту юную девушку все сильнее. Она читала свои новые стихи, обсуждала поэзию других авторов «Аполлона», и Николай восхищался и ее талантом, и острым критическим умом. Она просила Гумилева почитать его произведения, и он начинал волноваться, как будто декламировал собственные стихи впервые. Рассказывала о своем детстве и жестоких брате и сестре, насмехавшихся над ее хромотой и отламывавших ноги у ее кукол, а в следующую минуту уже улыбалась, говорила о них что-нибудь хорошее, и голос ее звучал так тепло, что Николай не верил своим ушам и поражался ее великодушию, позволявшему этой девушке забыть все обиды, простить родным злые и глупые детские шутки и продолжать любить их, несмотря ни на что.

Через несколько недель знакомства Гумилев уже не знал, кем восхищается больше — неприступной Анной Горенко или этой тихой, бесконечно доброй девушкой с ясными, широко распахнутыми, как у маленького ребенка, глазами. Нет, Анна, конечно, не была забыта, но она была далеко и не хотела встречаться с ним, не отвечала на его письма… А Черубина де Габриак, на самом деле носившая имя Елизавета Дмитриева, была рядом и с интересом общалась с ним, слушала его стихи, читала свои…

Мысль о том, что Дмитриева могла бы стать его женой и что с ней в отличие от Анны он был бы счастлив, в первый момент показалась Николаю глупой и странной. Но чем дальше, тем сильнее он уверялся в том, что его встреча с Лилей была не случайной и что именно она предназначена ему судьбой, чтобы утешиться после отказов Горенко. Однако произошедшее в конце концов между ними объяснение показало, что сама Дмитриева думала совершенно иначе.

— Вы — удивительный человек, вы — талант, — шептала она, отводя в сторону глаза и заливаясь краской от смущения. — Но… я принадлежу другому человеку. Он сейчас служит в армии, я его жду… Простите меня, Николай, но я не могу принять ваше предложение…

Что заставило Николая в тот же вечер проболтаться об отказе Елизаветы в компании таких же, как он, слегка подвыпивших литераторов и с досадой объявить, что юная поэтесса слишком переборчива? То ли рухнувшая надежда на спокойную жизнь, то ли обида и задетая гордость… Но, как бы там ни было, приятели поняли его слова превратно, и по городу прошел слух о том, что он говорил о девушке в пренебрежительных выражениях. До самого Николая эта сплетня добралась в таком искаженном виде, что он даже не сразу понял, о чем шла речь. Говорили, будто бы он возмущался отказом Дмитриевой и обвинял ее в глупости, считая, что свадьба с ним для нее, хромой и невзрачной, единственный шанс выйти замуж, что он снизошел до нее, и она должна быть ему за это благодарной… Гумилев как мог опровергал эти слухи и уверял, что относится к Лизе со всевозможным уважением, однако большинство литераторов верили не ему, а любителям посплетничать.

Но хуже всего было то, что им поверил еще один друг Дмитриевой, Максимилиан Волошин, и посчитал, что Николая необходимо проучить за такое неподобающее мужчине поведение. Впрочем, теперь, после всего случившегося в театре, Гумилев и сам мечтал о том, чтобы встретиться с бывшим приятелем и собратом по перу с оружием в руках. «По крайней мере болтать теперь будут не о Черубине, а о нас с Максимилианом! — подумал он, обессиленно опускаясь на кровать и закрывая глаза. — Хоть что-то я смогу для нее сделать…»

Разбитые губы и щека продолжали болеть, в промокшей от растаявшего снега одежде было холодно, но усталость, внезапно навалившаяся на молодого человека, была так сильна, что он даже не попытался встать и привести себя в порядок. Сейчас ему хотелось только неподвижно лежать на кровати и ни о чем не думать. А всеми делами, связанными с дуэлью, он займется завтра…

Глава Х Россия, Санкт-Петербург, 1909 г.

Борьба одна: и там, где по холмам

Под рёв звериный плещут водопады,

И здесь, где взор девичий, — но, как там,

Обезоруженному нет пощады.

Н. Гумилев

«История повторяется дважды, — с самого утра вертелась в голове у Гумилева эта знакомая еще со времен учебы в гимназии цитата, — в первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса». В юности ему казалось, что Гегель, говоря это, был слишком категоричен и что подобных закономерностей в истории не так уж много. Теперь же, собираясь встретиться с Максимилианом Волошиным на Черной речке, он не мог отделаться от мысли, что знаменитый философ был прав. Во всяком случае, такие повторения вполне возможны. И одно из них скорее всего вот-вот произойдет при его активном участии.

Но изменить что-либо и избежать фарса все равно уже невозможно. Оставалось только продолжать начатое дело и постараться, чтобы фарс, если уж он должен произойти, получился не слишком смешным…