Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь…

— Аня, я ухожу! — сказал он шепотом и, стараясь ступать как можно тише, подошел к кроватке спящего сына. Годовалый Лев, закутанный в теплое одеяло, улыбался во сне. Гумилеву очень хотелось наклониться и поцеловать его, но он побоялся разбудить ребенка. — Поцелуй его потом от меня! — попросил он Анну, смотревшую на него укоризненным взглядом, и прошептал: — Я скоро вернусь. Совсем скоро, ты и не заметишь, как время пролетит. Я вернусь, и у нас все будет хорошо!

— Да, конечно, — кивнула Анна, явно сдерживаясь, чтобы не возразить ему и не сказать вместо слов прощания какую-нибудь резкость. — Счастливого пути, Коля. И будь осторожен, пожалуйста.

— Я буду очень осторожен, обещаю! — обрадованный тем, что супруга сменила гнев на милость, воскликнул Гумилев и порывисто, как в юности, поцеловал ее. — До встречи!

Медлить нельзя было больше ни минуты: чтобы не опоздать на поезд, он должен был уже сейчас мчаться на вокзал на самой большей скорости. Николай в последний раз посмотрел на сына, схватил чемодан, в очередной раз мысленно порадовался, что весь остальной его багаж, вместе с оборудованием для экспедиции, уже загружен в вагон, и вышел из квартиры.

Слегка пошатываясь, он добрался до автомобиля и, с трудом загрузив чемодан на заднее сиденье, с облегченным вздохом уселся за руль. О том, можно ли ему управлять автомобилем в таком состоянии, Николай старался не думать, но неприятные мысли навязчиво лезли ему в голову всю дорогу до вокзала. Отгоняя их, он сбавлял скорость и некоторое время старался ехать особенно осторожно, внимательно следя за извозчиками и пешеходами, которые так и норовили выскочить на дорогу прямо у него перед носом. Но потом вспоминал, что опаздывает, и его автомобиль опять разгонялся, пугая ревом мотора медленно плетущихся по улицам лошадей и стоящих на краю тротуаров дородных торговок пирожками.

Гумилев примчался на вокзал за несколько минут до отхода поезда, вбежал в свой вагон, плюхнулся на свободное место и обессиленно закрыл глаза. Поезд тронулся и начал потихоньку набирать скорость, но он уже не слышал ни стука колес, ни разговоров других пассажиров. Утренние сборы и дорога до вокзала отняли у него последние силы.

Проснулся Николай только к вечеру. Поезд шел полным ходом, вагон раскачивался из стороны в сторону, и ему не сразу удалось встать на ноги — слабость от лихорадки все еще давала о себе знать. Он посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям, но в конце концов понял, что чувствует себя намного лучше. Как и следовало ожидать, болезнь, промучив его одну ночь, отступила и вскоре должна была окончательно оставить его в покое. «А Анна еще хотела меня удержать! Чтобы завтра я, уже совсем здоровый, сидел с ней дома и умирал от стыда из-за того, что всех подвел! — злился Николай. — Нет уж, не дождетесь! У меня есть долг, который я выполню до конца!» С этими словами он, пошатываясь, отправился в тамбур, чтобы глотнуть немного свежего воздуха.

Поезд тем временем уже давно выехал из города и мчался мимо зеленой стены леса. Небо над этой стеной было еще достаточно светлым, но на нем уже начали зажигаться первые звезды. Блеклые, еле заметные — как же им было далеко до похожих на сияющие бриллианты южных звезд на иссиня-черном африканском небе! Но Гумилев знал, что скоро все изменится, что с каждой ночью звезды будут становиться все ярче, а небо — все чернее. Так бывало во время его первых путешествий, так должно было быть и теперь.

И небо, как и прежде, не обмануло его ожиданий. В Одессе оно было красивее и глубже, чем в Петербурге, в Константинополе — бездоннее, чем в Одессе, в Порт-Саиде — волшебнее, чем в Константинополе. Ну а дальше, по дороге в Абиссинию, Николаю было уже не до звезд. Пробираясь через джунгли, надо было смотреть под ноги, а не на небо…