Ахматова и Цветаева

В ту ночь мы сошли друг от друга с ума,
Светила нам только зловещая тьма,
Свое бормотали арыки,
И Азией пахли гвоздики.
И мы проходили сквозь город чужой,
Сквозь дымную песнь и полуночный зной, —
Одни под созвездием Змея,
Взглянуть друг на друга не смея.
То мог быть Каир или даже Багдад,
Но только не призрачный мой Ленинград,
И горькое это несходство
Душило, как запах сиротства.
И чудилось: рядом шагают века,
И в бубен незримая била рука,
И звуки, как тайные знаки,
Пред нами кружились во мраке.
Мы были с тобою в таинственной мгле,
Как будто бы шли по ничейной земле,
Но месяц алмазной фелукой
Вдруг выплыл над встречей-разлукой…
И если вернется та ночь и к тебе,
Будь добрым к моей запоздалой мольбе,
Пришли наяву ли, во сне ли
Мне голос азийской свирели.

1 декабря 1959, Ленинград, Красная Конница

Согласно догадке (предположению) Л.К. Чуковской, процитированные стихи посвящены Юзефу Чапскому, польскому художнику и публицисту, с которым Анна Андреевна познакомилась во время войны в Ташкенте, на вечере у Алексея Толстого. Под Ташкентом был расквартирован штаб польской армии генерала Андерса. Чапский, во время войны с Польшей попавший в плен и освобожденный из советского лагеря в 1941 году, был уполномоченным Андерса по розыску польских офицеров, пропавших на территории СССР.

Лидия Чуковская «Записки об Анне Ахматовой»

«Интересно мне было подтверждение одной моей догадки: я давно подозревала, что стихотворение “В ту ночь мы сошли друг от друга с ума” обращено к тому высокому поляку, военному, который в Ташкенте бывал у нее, и, помнится, провожал ее откуда-то из гостей домой – не от Толстых ли?.. И вдруг она сегодня сказала, взглянув на меня плутовски: «Давайте-ка сделаем вместо “Но только не призрачный мой Ленинград” – но не Варшава, не Ленинград»… Догадка моя верна – тому поляку: в Ташкенте… Чапскому.

…Стихотворение прекрасное, таинственное, восточное, алмазное, но ко мне Ташкент оборачивался помойной ямой, и я его красоты не почувствовала. Анна же Андреевна, как всегда, сумела над помойной ямой возвыситься и сотворить из сора высокий миф…

Это прекрасно, но в ташкентском случае ее мифотворчество мне почему-то не по душе. (Видно, скудная у меня душа.) Так и “месяц алмазной фелукой” мне чем-то неприятен, и “созвездие Змея”. Чем? Наверное, своим великолепием…»

Авторитет Л. К. Чуковской как летописца Анны Андреевны велик. Но есть и другая версия (сама Лидия Корнеевна упоминает о ней в примечаниях к своим «Запискам»): Г. Л. Козловская, жена композитора и дирижера Алексея Федоровича Козловского, в своих мемуарах предполагает, что стихотворение посвящено ее мужу.

Г.Л. Козловская «Дни и годы одной прекрасной жизни»