Ахматова: жизнь

Видишь, там, за вьюгой крупчатой,
Мейерхольдовы арапчата
Затевают опять возню.

Цитируя фрагмент, связующий «Поэму без героя» с мейерхольдовским «Маскарадом», я с умыслом оборвала его на середине. В полном виде он выглядит так: «Определить, когда она („Поэма без героя“) начала звучать во мне, невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции „Маскарада“ 25 февраля 1917 г.), а конница неслась по мостовой, то ли когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту, в то время, когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 октября 1917 г.). Как знать?»

Существует и другой вариант того же сюжета, тоже авторский: «25 октября я жила на Выборгской стороне у своей подруги Срезневской. Я шла оттуда на Литейный, и в тот момент, когда я очутилась на мосту, случилось нечто беспримерное: среди бела дня развели мост. Остановились трамваи, ломовики, извозчики и пешеходы. Все недоумевали».

Комментаторы, правда, утверждают, что 25 октября 1917 года Литейный мост не разводили. Но даже если неурочный развод произошел в какой-то другой смежный день, в памяти А.А. начало «Поэмы без героя», конец юности и ужас русских революций, Февральской и Октябрьской, слились неразделимо:

На разведенном мосту
В день, ставший праздником ныне,
Кончилась юность моя.

Разлом судьбы на до и после всего по воле «величайшего романиста мира Случая» (Оноре де Бальзак) свершается в два захода: первый (25 февраля) в присутствии Анрепа, второй (25 октября) в присутствии его отсутствия. О том, что в этот роковой для России день она стояла на разведенном мосту уже без спутника, Ахматова упоминает как бы между прочим, но это особый фирменный прием, назначение которого намекнуть, подсказать, что отсутствующий спутник упомянут не всуе.

В последний свой приезд, в октябре 1917-го, Борис Васильевич уже не водил Анну Андреевну по ресторанам и не тратился на лихачей. Они либо бродили по одичавшим улицам, либо коротали вечера в семейном кругу. Тогда он наконец-то и познакомил А.А. со своими домочадцами. Огромный собственный дом Анрепов находился на Лиговском проспекте. По этому проспекту и далее по Литейному мосту Борис Васильевич провожал Анну к Срезневским, на Выборгскую сторону.

После его отъезда, а он уехал, напоминаю, накануне переворота – последним кораблем, ей, видимо, захотелось перечесть по шагам его маршрут – пройти тем же путем, каким Анреп возвращался от Срезневских, не застав ее дома. И не смогла этого сделать…

В июне 1916-го, когда роман с заморским гостем был еще в зените, Ахматова начерно обозначила формат, в который он, может быть (как знать?), впишется в состав ее судьбы. И творческой, и женской:

Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья.
Чтоб вечно жили дивные печали,
Ты превращен в мое воспоминанье.

Боги хорошо постарались, чтобы окрест предмета ее увлечения сгрудилось слишком много печалей, и отнюдь не дивных. Незадолго до смерти Ахматова вернется к этому сюжету: «Всего прочнее на земле печаль…»

Но так вышло в конце, в итоге, в результате. Начало же, в марте 1915-го, долгодействующих печалей не предвещало. В том марте А.А. и в вещем сне не приснился бы разведенный средь бела дня мост. Мост – вещий знак, мост – символ насильственного разъединения и вечной разлуки – с любимым, с любовью, с юностью, со всей прежней жизнью. Начало сулило живую жизнь и даже земную любовь. Об этом с почти «бесстыдной» откровенностью, нараспашку, «рассказали стихи» – знаменитые, зацитированные, но до сих пор не отрефлектированные «Ждала его напрасно много лет…».

Авторская датировка этого шедевра – 1916. Комментаторы утверждают, что дата мнимая, что стихотворение написано в 1918-м, поскольку здесь говорится, что встреча с Анрепом произошла три года назад. На мой же взгляд, это как раз тот редкий случай, когда Ахматова не по обыкновению точна: в 1918-м страстно-ликующих стихов к Анрепу она уже не писала.

Что касается временных реалий, то в этой песне торжествующей крови смысловой нагрузки они не несут: и апрельский тонкий лед, и тому три года ловчее укладываются в счастливый найденный размер, нежели мартовский лед и год назад. Короче, по моему убеждению, стихи написаны в промежутке между апрелем 1916-го и маем того же года, когда Анна Андреевна со дня на день ждала приезда Анрепа (уезжая в середине февраля 1916 года, он обещал вернуться через пять, максимум шесть недель).[41]

Прочитаем же этот текст внимательно, и не отдельно, а в связке с малоизвестным стихотворением раннего Блока – «Вербная суббота».